— Ну да, к вечеринке. — Джин потрясла головой. — Боже... хоть застрелись! Надо спешить. Черт возьми! Я в таком виде... Который час?
— Успокойтесь. Вечеринка начинается не раньше девяти, а это значит, что часов до десяти ничего интересного не будет. У вас уйма времени, успеете устранить следы тяжких трудов.
— А вы? — Джин снова затрясла головой. — Что-то я сегодня говорю всякие глупости. Я хочу сказать, что вы выглядите прекрасно. Вам не нужно...
— В моем возрасте я мало чем могу себе помочь, — грустно заметила Жаклин. — И все-таки намерена постараться... Так хотите, я вас подвезу, или не надо?
Джин посмотрела на Жаклин, увидела, как у той весело блестят глаза, и сразу успокоилась.
— Спасибо. Хочу, если это вам по пути. Не знала, что у вас есть машина.
— Вы многое пропустили за последние дни. Пока вы корпели над книгами, моя приятельница фрау Хильман уехала в отпуск и оставила мне свой автомобиль и квартиру.
— Как хорошо иметь друзей!
— А еще она оставила мне свою персидскую кошку, розового пуделя и целый аквариум экзотических рыбок. Когда я извлекла кошку из аквариума и приготовила отбивные для пуделя-гурмана — он питается ими ежедневно, — я задумалась, так ли уж удачно устроилась.
Они вышли из здания и очутились в душистых сумерках римского вечера. Джин глубоко втянула в себя освежающий воздух.
— Машина вон там, внизу, — показала Жаклин. Она заколебалась, потом, как бы неохотно, добавила: — Может быть, поедем ко мне, я накормлю вас омлетом или еще чем-нибудь? И душ у меня есть. Не хочу уподобляться телевизионной рекламе мыла, но я сама жила в студенческих общежитиях, и мне знакомы эти тесные душевые кабинки в углу комнаты с двумя кранами — и оба холодные.
— Очень мило с вашей стороны.
— 'Мило' — слово как раз для меня, — саркастически ответила Жаклин. Она повернула ключ зажигания, и машина вознаградила ее специфическим скрежещущим звуком. Польщенная, она сделала какое-то движение ногами, и скрежет перешел в глухое рычание.
— Ненавижу эту машину, — пробормотала она. — И крайне не люблю ездить по Риму.
— Так чего ж ездите?
— Мазохизм. В Новой Англии мы называем это самодисциплиной, но это одно и то же. — Автомобиль дернулся и влился в поток машин, Жаклин немного успокоилась. — У счастью, и Институт, и квартира на одном берегу реки. Если бы пришлось пробивать себе путь через лабиринт улиц в старом городе, я превратилась бы в мокрую курицу.
— Вы действительно хотите, чтобы я зашла к вам? — спросила Джин.
— Почему бы и нет?
Ответ мог бы показаться не слишком любезным, но тон, которым он был произнесен, успокоил Джин.
— А можно остановиться у моего дома, я захвачу кое-что из одежды? Я живу сразу за Виа ди Сан- Панкрацио.
— Конечно.
Джин потребовалось всего три минуты, чтобы подняться наверх и вернуться. Жаклин поглядела на нее с уважением:
— Быстро вы.
— Я только взяла чистое платье.
Они продолжили свой путь и всего один раз свернули не туда. Обнаружив это, Жаклин высказалась так красноречиво, что теперь уже Джин посмотрела на нее с уважением.
— Но я же в отпуске, — рассмеялась Жаклин. — Что ж, может, это еще одно мое обличье, верно? Знаете, стереотипы часто вводят в заблуждение. Есть типичные библиотекари, но не все библиотекари типичны. Так обстоит и с любой другой профессией.
— Например, в археологии, — согласилась Джин. — Судя по тому, что я слышала о профессоре Сковиле, его не отнесешь к типичным.
— Вы так считаете? Жизнелюбивый антрополог — это просто подвид общего стереотипа. Многих ученых раздражает образ затворника в башне из слоновой кости; вот они и стараются доказать, что они такие же, как все остальные, что они столь же блестяще разбираются в современной жизни, как и в своей специальности.
— Не думаю, что профессор Сковил старается что-то доказать.
— О Боже! Я покусилась на одного из ваших героев! — сладким голосом воскликнула Жаклин. — На первый взгляд, кажется, у него есть все — и сексуальное обаяние, и мужественность, престиж ученого и популярность. Но может быть, его истинной сущностью является то, что его тошнит, когда он ест лук, и что ему приходится втягивать живот, когда он смотрит на себя в зеркало. Возможно, этим и объясняется его безрассудство, которое, вы не можете с этим не согласиться, иногда граничит с эксгибиционизмом.
Джин с изумлением поглядела на спокойный профиль своей спутницы.
— По-моему, я никогда в жизни не слышала ничего более циничного.
— Ну, вы еще слишком молоды.
Жаклин направила автомобиль в темную узкую улочку, по обеим сторонам которой тянулись глухие высокие стены. Она включила фары — на современных, хорошо освещенных улицах у нее горели только подфарники, как и предписывают римские правила.
— По-моему, я никогда не была здесь, — заметила Джин.
— Это старинная Виа Аурелия, — ответила Жаклин.
Обе вздрогнули, когда мимо них с ревом пронеслась встречная машина, не оставив, к их обоюдному удивлению, ни одной царапины на крыле их автомобиля.
— Мне трудно здесь ездить, — пожаловалась Жаклин. — При встрече с другой машиной мне всегда хочется взобраться на правую стену. Но само название улицы приводит меня в восторг.
— Рада узнать, что вы не закоренелый циник.
— Цинично я отношусь только к людям. А от пейзажей и вообще от всего вещественного раскисаю, как желе на пышке. Если хотите, это признак среднего возраста.
Стены остались позади, теперь они ехали мимо новых жилых домов, улица стала шире, и романтика кончилась. Жаклин еще несколько раз повернула в лабиринте переулков и, наконец, въехала в узкий проезд, отмеченный табличкой «Частное владение». Из маленькой сторожки вышел привратник, узнал машину и вернулся к своему обеду.
— Ничего себе! — изумилась Джин. — Я и не знала, что работа библиотекаря так хорошо оплачивается.
Подъездная аллея вела к целому комплексу частных домов, возникшему в результате новой планировки города. Единственный въезд для машин, через который они и попали сюда, охранялся от торговцев и незваных гостей. В отличие от более дешевых больших домов, в этом комплексе каждый блок состоял всего из четырех квартир, причем все здания были красиво рассеяны в живописном ландшафтном парке. Даже в самой бедной римской квартире всегда есть хотя бы один балкон; в этих же домах их было по пять, а то и по шесть. Пока они ехали по аллее мимо вечнозеленых кустарников и азалий, Джин увидела большой плавательный бассейн — под мягким светом затененных огней мерцала его сине-зеленая вода.
— Ничего себе! — снова вырвалось у Джин.
— Действительно, ничего себе. — Жаклин старалась втиснуть машину в щель между низко сидящим европейским спортивным автомобилем и «кадиллаком». — Не забивайте себе голову дурацкими идеями. У Лиз, кроме жалованья, есть и собственные доходы. Пошли, вы еще ничего не видели.
В доме был лифт, но он не открылся, пока Жаклин не вставила ключ в замок. Наверху лифт распахнулся прямо в холле квартиры. Это помещение с мраморным полом было больше, чем спальня Джин. Мраморный пол был и в салоне, служившем сразу столовой и гостиной и занимавшем всю переднюю часть дома. Одна выгнутая стена состояла сплошь из окон, два из них начинались от самого пола и открывались на длинный балкон. Сквозь стекло Джин разглядела множество цветов, расставленных в ящиках, вдоль балконной ограды — здесь были герани, плюбмаго и розы. А дальше виднелся бассейн, мерцающий, словно гигантский аквамарин.
