раздает направо и налево. Мне как раз поручены поиски одного из них в нашем графстве.
— Помнится, однажды он уже давал тебе такое поручение, а ты исполнил его на свой лад, — сказал Кадфаэль, подливая другу вина. — Ты поступил совсем не так, как у него было задумано. Но потом он не возражал против твоего решения. Возможно, он и теперь пожалеет о своих словах и сам будет рад, если ты не выкажешь охотничьей прыти. Впрочем, зачем я говорю то, что ты и сам знаешь не хуже меня!
— Я могу расстараться для видимости, — согласился Хью, широко улыбаясь, — но при этом буду держать в уме, что чрезмерное усердие ему самому может не понравиться, когда обида его поостынет. Не припомню, чтобы он когда-нибудь долго таил злобу. В Шрусбери он повел себя люто и с тех пор не любит об этом вспоминать. А дело у меня, Кадфаэль, такое. Еще нынче летом, когда корона и скипетр, казалось, были уже в руках императрицы, Фиц-Алан заслал сюда из Нормандии двоих своих лазутчиков, чтобы разведать, много ли у императрицы сторонников и не пора ли послать ей подкрепление. Уж как их там обнаружили, я не знаю, но, когда счастье ей изменило и она со своей армией отступила сначала к Лондону, а потом и дальше на юг, эти двое оказались отрезанными от своих, их уже преследовали по пятам, и они едва ушли от погони. Один, как стало известно, благополучно улизнул, сев на корабль в Данвиче, а второй, после того как его упустили на юге, скрылся будто бы где-то на севере и пытается связаться со здешними сторонниками Анжуйского дома, надеясь на их помощь. Поэтому всем королевским шерифам поручено его искать. После тягот жестокого плена король Стефан не расположен прощать врагов и забывать обиды. Я вынужден изображать служебное рвение, а это значит, что нужно публично объявить о розыске вражеского лазутчика, что и будет сделано. Что касается меня, то я рад, что один из них благополучно уплыл и вернулся домой к жене. Я также не огорчусь, если узнаю, что и второй отправился следом. Если подумать, за что мне преследовать этих молодых парней, которые в одиночку, рискуя жизнью, отважились явиться сюда, чтобы послужить своему делу! Не только я, но и Стефан их простит, когда сменит гнев на милость.
— Ты говоришь как-то очень уж определенно, — с удивлением заметил Кадфаэль. — С чего ты взял, что это молодые люди ? И как узнал, что сбежавший в Нормандию уже женат?
— Да просто потому, что о них все известно, дорогой мой Кадфаэль! Эти двое действительно еще совсем юнцы. Они приближенные Фиц-Алана. Оленя, за которым мы охотимся, зовут Ниниан Бэчилер. Другой, который благополучно ушел от погони, такой же молодой человек, по имени Торольд Бланд. Его-то мы с тобой хорошо помним! — Хью рассмеялся, увидев, как при этих словах лицо Кадфаэля просветлело от нечаянной радости. — Да, тот самый паренек, которого ты года два-три тому назад прятал на старой мельнице в лугах Гайи. Говорят, что он стал теперь зятем Фалька Эдни, ближайшего друга и соратника Фиц-Алана. Так что Годит поставила-таки на своем!
— Как не помнить! — Кадфаэль с теплым чувством вспомнил Годит Эдни, девушку, которая недолгое время пряталась у него под видом мальчишки Годрика, ученика садовника, и молодого человека, которого они вместе с нею спасли и отправили в Уэльс. — Так, значит, теперь они — муж и жена! Да уж, Годит поставила-таки на своем!
— Подумать только, я мог бы на ней жениться! — произнес Хью. — Если бы мой батюшка пожил дольше и я не приехал бы в Шрусбери, чтобы предоставить полученный в наследство дом в распоряжение короля Стефана, и не встретил бы Элин, то, глядишь, и женился бы на Годит! Но думаю, никто ни о чем не жалеет! Она вышла замуж за славного парня, а я женился на Элин.
— Ты уверен, что ему удалось выбраться из Англии и переправиться домой?
— Таковы сведения. Хорошо бы и товарищу его повезло так же! Если он похож на Торольда, я этого от души желаю, — искренне сказал Хью. — Только пусть он сделает мне одолжение и не попадается на моем пути! Если ты, Кадфаэль, случайно его повстречаешь, а у тебя то и дело случаются неожиданные встречи, то спрячь, убери его куда-нибудь с глаз долой. Мне совсем не улыбается засадить доброго малого в темницу ради чьих-то там интересов, которые я обязан блюсти по долгу службы.
— Ты можешь сослаться на вполне уважительную причину, из-за которой пришлось отложить это дело в долгий ящик, — рассудительно подсказал Кадфаэль. — Едва ты вернулся из поездки, как тут на тебя свалилось убийство, причем убийство священника!
— Верно! Я могу сослаться на то, что это расследование имело первоочередное значение, — согласился Хью. Отставив пустую кружку, он поднялся, собираясь идти. — Ведь это убийство и впрямь свалилось как снег на голову, а Бэчилера, поди, и след простыл. Однако для видимости показать свое рвение все-таки не помешает, и беды от этого не будет.
Кадфаэль вышел проводить друга в сад. В это время на краю сада, там, где росли розы, показался Бенет. Он поднимался вверх по отлогому склону, ведущему к гороховым полям возле ручья. На ходу он насвистывал веселую песенку и помахивал в такт топором, которым только что прорубал лунки во льду на рыбьих прудах, чтобы рыба не задохнулась без воздуха.
— Как ты сказал, Хью, звали этого молодого Бэчилера, которого тебе велено изловить ?
— Ниниан. По крайней мере так мне сказали.
— Ах да! — вспомнил Кадфаэль. — Так и есть — Ниниан!
Пообедав вместе с другими работниками, Бенет вернулся в сад и с сомнением огляделся вокруг. Ткнув носком башмака промерзшие комья недавно вскопанной грядки, он перевел взгляд на подстриженные кусты живой изгороди. Они стояли, густо посеребренные инеем, который совсем не таял, а только нарастал с каждым днем все толще. При малейшем движении ветки звенели, точно стекло. Промерзшие комья на грядках смерзлись до каменной крепости.
— Чем мне теперь заняться? — спросил Бенет, с громким топотом входя в сарайчик Кадфаэля. — Из-за этой стужи все дела стали. В такой день не попашешь и не покопаешь землю. А уж книги переписывать и того трудней, — сказал он, закатывая глаза при одной мысли о монахах в скриптории, где закоченевшими пальцами те выводят буквицы, которые надо еще золотить, покрывая тончайшими лепестками дорогого золота, когда и ровную строчку вывести — дело непростое! — А они все работают, бедняги! Махая лопатой или топором, хоть согреешься! Хочешь, наколю чурок для жаровни? Хорошо, что тебе надо готовить отвары, можно хоть жаровню топить! А то и мы посинеем от холода, как писцы.
— В такой день в теплой комнате с самого утра разведен огонь, — спокойно сказал Кадфаэль. — А когда уж совсем невозможно становится держать в руке перо или кисточку, им разрешено прекращать работу. Ты вскопал у меня все грядки, подрезал деревья и подстриг кусты, так что не стесняйся, если разок довелось побездельничать. А если хочешь, можешь поколдовать вместе со мной. Чему бы ни учиться, все когда- нибудь пригодится.
Бенет был охоч до любого дела. Подойдя поближе, он с любопытством заглянул в горшок, кипевший на железной подставке над раскаленными углями, в котором Кадфаэль что-то помешивал. В уединенном сарайчике Кадфаэля Бенет вел себя как ни в чем не бывало, точно отбросил тревогу и грусть, которые в день рождества совсем было приглушили его природную жизнерадостность. Смерть — дело житейское, и когда мыслящего человека близко коснется чужая смерть, он видит в ней отзвук своей собственной, но молодость отходчива. Да и кем был для Бенета отец Эйлиот! Он сделал доброе дело, взяв его вместе с Диотой в дорогу, но и сам получил от этого немалую выгоду — Бенет услужал ему не за страх, а за совесть, так что они были в расчете.
— Ты видался вчера вечером с вдовой Хэммет? — спросил Кадфаэль, вспомнив про свою подопечную, которой вновь могли потребоваться его заботы. — Как она себя чувствует?
— Еще не пришла в себя от ушибов и потрясений, — ответил Бенет, — но духом бодра и скоро оправится.
— Сержанты не очень ее донимали? Хью Берингар вернулся, он захочет услышать о случившемся из ее собственных уст, но ей нечего из-за этого волноваться. Хью уже знает всю историю, ей придется только повторить свой рассказ.
— Все были с ней отменно вежливы, — сказал Бенет. — А что это ты тут варишь?
Горшочек, который побулькивал на жаровне, был довольно вместительным и почти до краев полон каким-то густым сиропом.
— Это микстура от кашля и простуды, — сказал Кадфаэль. — Со дня на день она может понадобиться, и притом в большом количестве.
— И что же в нее входит?
— Да много чего. Лавровый лист и мята, мать-и-мачеха, шандра, коровяк, горчица, мак — это хороший грудной сбор и от горла помогает, — да еще немного крепкой настойки, которую я сам готовлю, это тоже не
