как не того, кто, преступно воспользовавшись добротой священника, сделал его невольным пособником изменнических планов?
Ральф Жиффар отлично сознавал, что эти слова прозвучат в ушах его слушателей как гром среди ясного неба. Произнеся их, он даже отступил на шаг назад, чтобы со стороны наблюдать произведенное впечатление. Жиффар готов был сделать все, что угодно, только бы доказать свою нерушимую верность королю и уберечь остатки своего богатства, тогда как остальное, утраченное на службе императрицы, он обречен был вечно оплакивать. Вероятно, он даже радовался в душе, что предаваемый им юноша оказался сейчас далеко и ему не придется держать ответ за свои дела, однако больше всего Ральфа беспокоила собственная безопасность.
— Вы обвиняете его в убийстве священника? — спросил Хью, пристально глядя Ральфу в глаза. — Это очень серьезное заявление. На каком основании вы строите ваше обвинение?
— Одно то, что он сбежал, ставит его под подозрение.
— Это может стать основанием, но, заметьте, только в том случае, если священнику было известно об обмане. Насколько я знаю, между ними не возникало ссоры и никто не слышал ни о какой размолвке. Никакого повода для раздора у них не было, если только священник не узнал о том, что его одурачили.
— Он это знал, — сказал Жиффар.
— Продолжайте! — велел Хью после короткой тягостной паузы. — На этом нельзя остановиться. Откуда вы знаете, что священник обнаружил обман?
— Как не знать! Я сам ему сказал. И более того, я сказал ему то, чего вы еще не знаете. В сочельник я пошел в дом священника и рассказал ему, что человек, которому он оказал помощь, нагло его обманул. Мысль об этом меня очень тревожила и не шла у меня из головы, и вот, не решившись идти к вашему помощнику, я подумал, что надо все же предостеречь отца Эйлиота, который не знает, что приютил у себя в доме врага. Как вам известно, милорд, приверженцам императрицы грозит отлучение от церкви. Обманутый священник по вине обманщика был поставлен в ложное положение, и я открыл ему глаза.
Так вот в чем было дело! Вот куда он так решительно направлялся перед повечерием! И вот почему отец Эйлиот, кипя яростью, помчался на полуночное свидание, чтобы самолично встретиться с юношей, который ввел его в заблуждение! Отдавая должное отцу Эйлиоту, нужно было признать, что он был не трус, он не побежал к помощнику шерифа просить, чтобы ему дали охрану, а сам ринулся на мельницу, чтобы, встретившись с недругом лицом к лицу, в глаза изобличить обманщика. Возможно, он даже хотел сам его скрутить, а коли не так, то наверняка собирался оповестить аббата и шерифа о том, что у них скрывается человек, объявленный вне закона. Однако на деле все вышло иначе: Ниниан явился в церковь, целый и невредимый, а Эйлиот нашел свой конец в пруду, с проломленной головой. Как было не связать теперь эти два события? Любой, кто не провел несколько дней бок о бок с этим веселым и жизнерадостным юношей и не узнал его так же хорошо, как Кадфаэль, сделал бы на его месте это простое заключение.
— И после того, как вы побывали у священника, — сказал Хью, пристально глядя в глаза Жиффару, — он, зная назначенное время и место встречи с Бэчилером, отправился туда вместо вас, тогда как вы отказались от приглашения? Но разве Бэчилер пришел бы туда, не получив от вас подтверждения, что вы согласны?
— Я дал ему ответ, который не содержал прямого отказа. Он просил оказать ему помощь, сообщить новости и раздобыть лошадь. Он должен был прийти. В его положении он не мог поступить иначе.
А придя, встретил бы грозного и разъяренного недруга, решившего предать его в руки закона, человека, который возомнил себя орудием возмездия в деснице божьей! Да, такая встреча легко могла закончиться смертельным исходом!
— Уилл! — сказал Хью, резко обернувшись к сержанту. — Возвращайся в замок и приведи побольше людей! Мы спросим разрешения у аббата произвести обыск в аббатстве. Надо осмотреть сады, коровники и конюшни, обыскать все амбары, сараи и склады, не пропуская ничего. Начните с мельницы и выставьте стражу на мосту и на тракте! Если, как говорит Кадфаэль, этот молодчик всего лишь полчаса тому назад был в сарайчике, он не мог уйти далеко. И хотя в отношении убийства вопрос остается открытым, сейчас главное отыскать беглеца и взять его под стражу.
— Ты, конечно, не забыл, что есть и другие, очень много других, у кого было не меньше, а гораздо больше причин, чем у Ниниана, желать смерти отца Эйлиота? — сказал Кадфаэль, уединившись с Хью Берингаром в сарайчике.
— Не забыл. Слишком много других, — печально согласился Хью. — И все, что ты мне рассказал об этом юноше — кстати сказать, я не настолько прост, чтобы вообразить, будто ты ничего от меня не утаил, — все это говорит о том, что он мог бы отчаянно драться, защищая свою жизнь, но вряд ли способен напасть сзади. Однако это могло случиться в пылу схватки. Кто знает, на что способен любой из нас в безвыходном положении? А судя по тому, что я знаю о священнике, он дрался бы, как бешеный, любым оружием, которое подвернулось бы под руку. Самое скверное — это бегство юноши, оно наводит на самые худшие предположения.
— Если он узнал, что Жиффар отправился с доносом в замок, у него имелись для этого все основания, — возразил Кадфаэль. — В этом случае ты обязан был засадить его в тюрьму, независимо от того, виновен он в смерти священника или нет. Ты не мог бы поступить иначе. Вот он и сбежал.
— Значит, кто-то его предупредил, — криво усмехнулся Хью. — Не ты ли часом?
— Нет, только не я! — праведно возмутился Кадфаэль. — Я ничего не знал о замыслах Жиффара, иначе шепнул бы о них парню. Нет! Это не я. Мне только известно, что Бенет — впрочем, теперь его, по-видимому, следует называть Нинианом — в сочельник до наступления полночи был уже в церкви. Если он и ходил на свидание к мельнице, то явился туда раньше и ушел, никого не дождавшись.
— Ты мне это уже говорил, и я верю, что так оно и было. Но ведь и Эйлиот тоже, по твоим словам, отправился на встречу загодя. Возможно, он хотел там спрятаться и застать Бэчилера врасплох. Так что у них было вдоволь времени, чтобы схватиться друг с другом и чтобы он убил Эйлиота.
— Когда юноша был в церкви, я не заметил в нем никаких признаков страха или волнения. Пожалуй, некоторое возбуждение, но, по-моему, оно было радостным. А что тебе удалось вытянуть насчет этого дела из наших прихожан? Некоторые из них вполне справедливо обижались на Эйлиота. Интересно, что они говорят?
— Главным образом, как и следовало ожидать, помалкивают. Кое-кто, таких, правда, немного, и вовсе не скрывает своей радости по поводу его смерти. Эдвин, которому передвинули межевой камень, ничего ему не простил, несмотря на то что камень возвратили на место. Жена и дети клянутся, что он в ту ночь никуда не выходил из дома, но так же точно ведут себя и все остальные семьи. Как же иначе! Вот Джордан Эчард, местный пекарь, тот если рассвирепеет, то, пожалуй, и убьет. У него на Эйлиота страшная обида. Он гордится своими хлебами, а отец Эйлиот его оскорбил и не подумал потом извиниться. Горше этого для пекаря ничего нельзя было придумать. Уж лучше бы священник назвал его распутником, это еще куда ни шло, потому что соответствовало бы истине. Поговаривают, что он отец ребенка, родившегося у той девушки, которая потом утопилась, но, судя по тому, что я слыхал, его отцом мог быть чуть ли не любой мужчина в приходе, она ведь никому не отказывала. А наш Джордан уверяет, что в сочельник был трезв и сидел дома, жена все подтверждает, но она — жалкое, забитое существо, слова ему поперек не скажет. А если собрать все, что о нем говорят, выходит, что он редкую ночь спит в своей постели, и, если судить по тому, как его жена все время отводила глаза и как натянуто отвечала, вполне можно подумать, что он в ту ночь дома не ночевал. Но из нее этого клещами не вытянешь. Она его боится и выдавать не хочет, стоит за него горой.
— Другие его женщины вряд ли станут его выгораживать, — сказал Кадфаэль. — Но я не могу себе представить, чтобы Джордан ни с того ни с сего на кого-то поднял руку.
— Возможно, ты прав. Зато про отца Эйлиота это очень даже можно подумать: и духом, и телом он боец хоть куда. Вообрази себе, Кадфаэль, как бы он поступил, застав одного из своих прихожан на пути в чужую постель! Джордан хотя и не драчун, но здоровяк и силач и не какой-нибудь там тихоня, чтобы смиренно дать себя побить. Давая сдачи, он мог нечаянно прикончить противника. Но и Джордан только один из многих и не самый подходящий из подозреваемых.
— Твои люди хорошо потрудились, — вздохнул Кадфаэль.
— А как же! Алан добрый служака и очень старается оправдать доверие начальства. В Форгейте живет некий Сентвин, он из бедняков, его дом стоит недалеко от ярмарочной площади. Ты, наверное, знаешь его
