женины башмаки. Я заходил в конюшню на рассвете и вывел коней, а то больно уж они застоялись. Потом сходил домой принарядиться для города, а оттуда мне уж некогда было зайти к себе и переодеться в рабочую одежду. В городе люди говорят, что шериф собирается пойти на похороны форгейтского священника и взять под стражу его убийцу. Вот я и решил, что надо поскорее тебе сообщить. Может, люди правду говорят.
Ниниан так и застыл перед ним, задохнувшись от изумления:
— Нет! Неужели он хочет ее схватить? Так тебе и сказали? Боже мой! Только не Диоту! Она как раз там и ни о чем не подозревает. А я здесь сижу! — Встревоженный не на шутку, Ниниан схватил Свейна за руку: — Это точно известно?
— В городе все об этом говорят. Люди прямо с ума сходят от любопытства. Должно быть, отправятся туда толпами, так что на мосту будет не пройти. Кого шериф хочет поймать, никто не знает наверняка. Говорят разное, но все уверены, что так оно и будет, как сказал шериф, кем бы ни оказался этот горемыка.
Ниниан выбросил яблоко, которое держал в руке, и, стукнув друг о друга стиснутые кулаки, стал лихорадочно думать.
— Я должен туда пойти! Месса начнется не раньше десяти, я еще успею…
— Нельзя туда ходить! Молодая хозяйка сказала…
— Сам знаю, что сказала! Но это уже мое дело. Я должен вызволить Диоту, и я ее вызволю! Кого же еще может шериф обвинить? Но я не отдам ее на расправу! Этого я не допущу!
— Тебя там узнают. Может, он вовсе не твою Диоту имеет в виду. Хорош ты будешь тогда! Может, он все правильно рассудил и неспроста это задумал. А ты себя погубишь ни за что ни про что, — убеждал Ниниана старый пастух.
— Нет! Совсем не обязательно меня должны там узнать. Я же буду в толпе. В лицо меня знают только те, кто видел в аббатстве, а из Форгейта почти никто. Во всяком случае, — произнес Ниниан решительно, — пусть кто-нибудь только попробует ее тронуть, я ему такое сделаю, что не обрадуется! Одолжи-ка мне свой кафтан и капюшон, Свейн! Ну и кто меня под ним разглядит? Меня там видели только в той одежонке, что на мне сейчас, а твоя слишком хороша для Бенета, которого они знают.
— Возьми коня, — посоветовал Свейн, послушно снимая капюшон и стаскивая через голову остальное.
Ниниан кинул взгляд на луг, где носились кони, радуясь своей свободе:
— Нет, уже некогда. Я раньше доберусь туда пешком. К тому же всадника люди скорее приметят. Много ли народу приедет верхом на похороны Эйлиота?
Ниниан натянул через голову слишком просторную для него одежду Свейна, еще хранившую тепло своего хозяина, и вынырнул из ворота с растрепанными волосами и горящим румянцем на щеках.
— Взять с собой меч я не решаюсь. А вот кинжал можно спрятать под одеждой.
В мгновение ока он слетал за кинжалом на сеновал, надежно закрепил его за поясом и спрятал под кафтаном.
Уже бросившись было за порог, он вдруг снова обернулся, пораженный новой заботой, и, воротившись назад, схватил за руку Свейна:
— Если я не вернусь, Санан позаботится, чтобы ты не остался в убытке. Это же твоя лучшая одежда! Я не имел права…
— Да иди уж ты скорее! — ответил немного обиженный Свейн, подталкивая юношу туда, где за полем начиналась роща. — Коли придется, я и в дерюге похожу. Смотри сам возвращайся живой и невредимый, а то молодая хозяйка мне голову за тебя оторвет! И надень капюшон на голову, дурачок, когда будешь выходить на дорогу!
Ниниан припустил напрямик через луг к поросшему деревьями склону, за которым начиналась дорога, ведущая к Меолу. До ручья была примерно миля пути, а там оставалось перейти на другой берег, чтобы оказаться на тракте возле городского моста.
Беспокойная молва, обойдя весь Шрусбери, достигла наконец ушей Ральфа Жиффара. Для этого потребовалось некоторое время, так как никто из его домочадцев не выходил в тот день из дома до девяти часов утра, а в девять одна из служанок отправилась с кувшином за молоком. Она пропадала довольно долго, уж больно интересные новости пришлось ей услышать по дороге! Когда она вернулась, принесенные ею слухи опять-таки не вдруг донеслись до Жиффара: пока они дошли из кухни до секретаря, тоже понадобилось время, а уже от него о них узнал сам Жиффар, который в эту минуту размышлял о том, не пора ли, поручив присмотр за городским домом управляющему, переехать в свой родовой замок на северо- востоке. В городе жилось удобно, и старик радовался, что угодил сыну, предоставив ему самостоятельно управлять поместьем. Мальчику было шестнадцать лет, он был на два года моложе своей сводной сестры и немного завидовал ей, глядя, как она по-взрослому, точно настоящая хозяйка, управляет городским домом. У мальчика уже была невеста, дочь владельца соседнего манора. Очень удачная партия! И теперь ему, понятное дело, еще больше хотелось расправить крылышки. Бесспорно, у него все должно получиться, как надо, и он может гордиться своими достижениями, но все-таки под отцовским присмотром оно как-то вернее! Отношения между сыном и падчерицей сложились хорошие, и все-таки молодой Ральф будет доволен, когда ее выдадут замуж, и она уедет из дома. Да вот беда! Уж больно дорого стоит выдать девушку замуж.!
— Милорд! — произнес старый секретарь, входя в комнату. Дело было утром, но час был уже не ранний. — Мне кажется, сегодня вы наконец избавитесь от головной боли, а если не сегодня, то во всяком случае очень скоро. По городу гуляет молва, все кумушки только о том и судачат в лавках и на улице, что Берингар нашел-таки убийцу, все уже доказано, и на похоронах священника он хочет его схватить. А кто может быть убийцей, как не молодчик, присланный Фиц-Аланом! Один раз ему удалось улизнуть, но теперь- то уж он от них никуда не уйдет!
Секретарь сообщил Ральфу эту новость как добрую весть, именно так тот ее и принял. Когда смутьян будет наконец схвачен, Ральф Жиффар, сыгравший в этой истории достойную роль верного вассала, сможет спать спокойно. Покуда этот молодчик был на свободе, его проделки всегда могли отозваться какими-нибудь неприятными последствиями для любого, кто с ним имел дело.
— Значит, я поступил правильно, когда изобличил его, — сказал Ральф, вздохнув с облегчением. — Иначе после его поимки на меня могло пасть подозрение. Так-так! С этим делом, можно сказать, уже покончено, и все обошлось благополучно.
Это была очень приятная мысль, хотя Ральф остался бы так же доволен, если бы все решилось без его участия, так как воспоминание о собственном предательстве временами давало о себе знать угрызениями совести. Но раз уж и впрямь этот малый оказался убийцей священника, то Ральф мог не терзаться больше сомнениями, зная, что тот наказан по заслугам.
Но тут Ральф — отчасти из суеверного страха, как бы все не сорвалось в последний момент, отчасти из противоречивого чувства, которое тянуло его самому поглядеть на успешное осуществление поимки преступника — вдруг передумал и принял несколько запоздалое решение пойти на похороны, чтобы уж быть совсем уверенным и вполне насладиться своим благополучным спасением.
— Так это должно случиться после мессы? Сейчас, наверное, аббат дошел до середины своей речи. Пожалуй, сяду-ка я в седло и поеду посмотреть конец.
Ральф встал с кресла и крикнул на двор, чтобы конюх седлал коня.
Аббат Радульфус уже давно начал свою речь. Он произносил слова медленно, задумчиво и по-домашнему — так говорит человек, для которого весомо каждое слово, во время напряженной работы мысли. На хорах всегда царил полумрак. Словно некое воплощение человеческой жизни, этот маленький островок неяркого света окружен был громадой тьмы над головой, в которой двигались тени, — ибо даже тьма имеет свои оттенки. В набитом людьми нефе было светлее и при таком стечении народа не слишком уж холодно. Во время совместных богослужений, на которых присутствовали сидящие на хорах монахи и община мирян, их разделение, вместо того чтобы смягчаться, проступало с еще большей отчетливостью.
«Мы — здесь, а вы — там, — думал брат Кадфаэль. — Но в конечном итоге все мы одна плоть и кровь, и души наши ждет один и тот же суд».
«Понятие о сонме святых, — говорил аббат Радульфус, обратив лицо вверх так, что взор его был
