Кадфаэль. — И в лесу нашли как раз его лошадь с перекошенной упряжью, с пятнами крови на седле и подседельнике и с пустыми седельными сумками. Но куда же подевался сам Рено Буршье? Может, его ограбили, а тело зарыли где-нибудь в лесу или бросили в реку?
— Может, оно и так. Во всяком случае, тела пока не нашли. Под Оксфордом у людей короля нынче осенью есть и другие заботы, помимо прочесывания леса в поисках покойника. После того, как город был разграблен и сожжен, покойников им и без того хватает, — сухо вымолвил Хью, который, казалось, скрепив сердце смирился с происходившими время от времени побоищами в этой непредсказуемой гражданской войне.
— Интересно, многие ли в замке знали о миссии Рено Буршье? — задумчиво заметил Кадфаэль. — Вряд ли императрица раскрыла свои намерения, но наверняка их кто-нибудь пронюхал.
— Похоже, что так оно и было. Пронюхал и гнусно употребил свое знание. — Хью передернул плечом, словно сбрасывал с себя зло, которое свершилось далеко отсюда и не подлежало его юрисдикции. — Слава богу, что я не шериф Оксфордшира! Наши-то беды помельче — так, семейные ссоры с рукоприкладством, мелкие кражи да браконьерство. Вот, правда, еще эта чертовщина, что происходит в Эйтонском лесу. — Кадфаэль уже успел рассказать Берингару то, о чем аббат даже не счел нужным упомянуть в беседе с шерифом: леди Дионисия, похоже, вовлекла отшельника в свою тяжбу и тот как-то уж слишком серьезно подходит к ее попыткам выдать себя за несчастную бабушку, которую жестоко разлучили с ее возлюбленным внуком. — Ведь отшельник угрожал еще худшими напастями, не так ли? Интересно, какая беда будет следующей?
Однако вышло так, что известие о новой беде в Эйтонском лесу уже спешило к ним, несомое послушником, которого послал приор Роберт от самой привратницкой. Завернув за угол высокой буксовой изгороди, послушник перешел на бег, полы его рясы развевались. Не дожидаясь вопросов и еле переводя дух, он торопливо изложил свое послание.
— Тебя спешно зовут, брат Кадфаэль! Вернулся слуга отшельника и сказал, что Эйлмунду срочно требуется помощь, он покалечился. Отец аббат говорит, мол, бери лошадь и поспешай в Эйтонский лес. И не забудь сразу прислать весточку, что там с лесничим. На канаве случился еще один оползень, и его придавило деревом. У него сломана нога.
Уставшему Гиацинту предложили остаться в аббатстве, отдохнуть и поесть, однако тот наотрез отказался. Пока у него были силы, он бежал рядом с лошадью Кадфаэля, держась за стремя, и даже когда ему пришлось сбавить шаг и отпустить Кадфаэля вперед, чтобы не задерживать, юноша упорно продолжал идти следом, торопясь поскорее возвратиться, причем именно в сторожку лесничего, а не в скит своего хозяина. Кадфаэль подумал, что этот парень, видать, по-доброму относится к Эйлмунду, однако сильно рискует нарваться на выговор, а то и на порку от своего хозяина. Впрочем, монах с трудом мог себе представить, что кому-либо было по силам подвергнуть такое необузданное существо даже самому легкому наказанию.
Дело было уже к вечерне, когда Кадфаэль спешился у низкой ограды сторожки лесничего. Девушка живо отворила дверь и выбежала ему навстречу.
— Брат, я не ждала тебя так скоро. Правда, слуга Кутреда мчался как ветер, не останавливаясь! И это после того, как положил столько сил на вызволение моего отца из канавы! Мы премногим обязаны ему и его хозяину, ведь отец мог проваляться в канаве долгое время, тут вообще мало кто ходит.
— Как его дела? — спросил Кадфаэль, отстегивая свою суму и направляясь к дому.
— Нога сломана ниже колена. Я заставила его лежать неподвижно, укутала как могла, но без тебя тут все равно не обойтись. Кроме того, отец ведь долго пролежал в канаве, наполовину в воде, и я боюсь, он сильно простудился.
Эйлмунд был хорошо укутан и, смирившись со своей беспомощностью, лежал в весьма мрачном расположении духа. Стиснув зубы, со стоическим терпением он предался в руки Кадфаэля, покуда тот выпрямлял ему ногу и соединял сломанную кость.
— Ничего страшного, бывает и хуже, — успокоил его Кадфаэль. — Самый обычный перелом, да и кости наружу не торчат. Жалко только, что тебе пришлось двигаться.
— Иначе я бы утонул, — возразил лесничий. — Вода-то стала прибывать. Надо бы сказать отцу аббату, пусть людей пришлет. Они оттащат дерево, а то запрудит так, что озеро получится.
— Скажу, скажу! Только сейчас не двигайся, иначе останешься с одной ногой короче другой. — Взяв сломанную ногу за лодыжку, Кадфаэль осторожно распрямил ее, чтобы сравнить со здоровой. — А теперь, Аннет, держи вот тут, да покрепче.
Девушка не теряла времени даром, — она принесла две прямые толстые лучины, из запасов Эйлмунда, а также полотно для перевязки. Вдвоем они быстро управились с наложением шины. Эйлмунд, наконец, откинулся на своем топчане и тяжело вздохнул. Его обычно обветренное лицо пылало теперь нездоровым румянцем, и это весьма беспокоило Кадфаэля.
— А теперь тебе самое лучшее поспать и как следует отдохнуть, — сказал он. — Оставь мысли об аббате, упавшей иве и всех прочих своих делах в лесничестве. Предоставь все заботы мне, как-нибудь управлюсь. Я сейчас дам тебе одного зелья, оно успокоит боль и усыпит тебя.
Он приготовил питье и, несмотря на все протесты Эйлмунда, заставил его принять лекарство.
— Он скоро заснет, — сказал Кадфаэль девушке, когда они вышли в другую комнату. — Но проследи, чтобы ночью отец был тепло укрыт, потому как он и впрямь простудился и его немного лихорадит. Сейчас я уеду, но буду наезжать сюда через день-два, покуда не увижу, что дела идут на лад. Если тебе придется с ним туго, потерпи. Это значит, — не так уж он и плох.
— Да нет, он со мной как шелковый, — сказала девушка весело и беззаботно. — Ворчит, конечно, но никогда не бьет. Я умею с ним ладить.
Когда она открыла дверь, чтобы проводить Кадфаэля, стало уже смеркаться, но небо все еще золотилось каким-то влажным, таинственным отсветом, слабо сочившимся сквозь ветви деревьев, которые окружали сторожку лесничего. А прямо на траве, у ворот, неподвижно сидел Гиацинт, ожидая с бесконечным терпением, каким, наверное, обладало лишь дерево, к которому он прислонился спиной. Кадфаэль подумал, что даже эта неподвижность напоминает в юноше дикого зверя. И быть может, даже не охотящегося хищника, а зверя, на которого идет охота и который своей неподвижностью и молчанием пытается спастись от преследователя.
Едва заметив, что дверь отворилась, Гиацинт одним легким движением вскочил на ноги, но за ограду не пошел.
Сумерки не помешали Кадфаэлю заметить, как юноша и девушка обменялись быстрыми взглядами. На лице Гиацинта не дрогнул ни один мускул, оно оставалось неподвижным, словно вылитым из бронзы, но от Кадфаэля не утаился блеск золотистых глаз юноши, затаенный и яростный, как у кота, и столь же внезапно вспыхнувший и, бросив легкий отсвет на лицо Аннет, потухший в глубине зрачков. Чему же тут удивляться? Девушка была хороша собой, юноша весьма привлекателен, и к тому же нельзя было не принять во внимание, что ее отцу он оказал неоценимую услугу. Все это нисколько не противоречило человеческой природе, ведь в силу обстоятельств отец и дочь стали юноше близкими людьми, равно как и он сам им обоим. Едва ли найдется чувство более сильное и приятное, нежели чувство человека, совершившего благодеяние — оно даже превосходит чувство благодарности того, кому это благодеяние было оказано.
— Я, пожалуй, поеду, — негромко сказал Кадфаэль в темноту и, стараясь удалиться незаметно, сел верхом на лошадь, не желая нарушать того очарования, которым были охвачены двое молодых людей.
Однако, отъехав в темноту, царившую под деревьями, монах все-таки обернулся и увидел, что те двое все еще стоят, как он их оставил, и услышал, как юноша своим звонким в безмолвных сумерках голосом вымолвил:
— Я должен поговорить с тобой.
Аннет ничего ему не ответила, но, вернувшись, тихо прикрыла дверь дома и пошла к воротам, где ее дожидался Гиацинт. А Кадфаэль тем временем тронул поводья и пустился в обратный путь через лес, почему-то чувствуя, что улыбается, хотя он, по здравому размышлению, пришел к выводу, что едва ли у него имелись достаточные основания улыбаться. Ибо, что ни говорите, он не мог найти ничего такого, что могло бы более, чем на мгновение, удержать этих двоих вместе, — дочь лесничего могла бы составить пару какому-нибудь энергичному, подающему надежды местному парню, но никак не побирающемуся страннику, чья жизнь зависела от милосердия благотворителей, человеку без земли, без своего дела, без роду и
