при обычных обстоятельствах, приобретает в данном случае большое значение. Я же соберу все доступные мне сведения о Руалде и его жене — опрошу всех, кто может что-либо знать. Он уже видел останки, — угрюмо добавил Хью, — и не смог с уверенностью сказать, его это жена или нет, но можно ли винить его за это — ведь любому мужчине, даже прожившему с женой много лет, сложно было бы опознать ее по одному скелету и волосам…
— Не мог он так обойтись со своей женой, — уверенно заявил Юдо. — Ведь она не сразу исчезла. Руалд находился в монастыре уже несколько недель, а она все еще жила у себя в доме и только потом покинула его. И если это она убита, то, скорее всего, какой-нибудь нищий, охочий до чужого добра, или же работник зарезал ее, польстившись на ее одежду или имущество.
— Вряд ли, — сказал Хью, поморщившись. — Она была похоронена в приличной одежде, лежала прямо, руки ее покоились на груди и сжимали грубый крест, сделанный из ракитовых веток. И никаких следов ранений или сломанных костей. Хотя, возможно, ее убили ножом, ударив прямо в сердце. Кто теперь расскажет об этом? Но погребена она была хоть и тайно, но с должным уважением. Вот что самое странное в этой истории.
Юдо покачал головой и нахмурился — удивление его все возрастало.
— А не священник ли похоронил ее, — предположил он, — если он случайно обнаружил ее труп? Хотя нет, он бы оповестил окружающих и, конечно, похоронил ее в освященной земле.
— Наверняка найдутся такие, — задумчиво проговорил Хью, — кто скажет, что это муж убил ее, ведь между ними были раздоры в последнее время, и что это она его довела до преступления… Но у нас нет пока причин подозревать Руалда, — он вроде бы постоянно находился в обществе братьев, один никуда не выходил из монастыря, а его жену видели в это время живой и невредимой. Мы соединим воедино все показания и тогда будем точно знать, куда ходил и где был Руалд, после того как стал послушником. И расспросим людей, не посещала ли эти места в последние годы какая-нибудь пришлая женщина.
Понаблюдав с минуту через открытую дверь, как сгущаются сумерки, Хью поднялся со своего места:
— Я, пожалуй, поеду, и так я отнял у вас много времени.
Юдо тоже встал с решительным видом, как будто готовый немедленно начать действовать.
— Вы поступили совершенно правильно, шериф, обратившись прежде всего ко мне. Будьте уверены, я сразу же опрошу своих людей. У меня странное чувство, что это поле все еще принадлежит мне. Ведь если земля переходит к другому владельцу или даже церкви, в ней все равно остаются наши корни. Я старался не проезжать мимо, чтобы не было искушения осуждать новых владельцев за то, что они не обрабатывают эту землю и она не приносит пользы. Я был искренне рад, услышав об обмене участками: знал, что наше аббатство найдет Земле Горшечника лучшее применение. По правде говоря, я не понял, почему мой отец решил подарить ее Хомондской обители, ведь ясно было заранее, что из-за дальности расстояния эту землю сложно будет использовать.
Юдо вышел проводить гостя, но, уже переступив порог дома, вдруг обернулся и задумчиво посмотрел на открытую дверь:
— Не задержитесь ли на минутку, шериф, чтобы сказать несколько слов моей матушке, пока вы не уехали? Она в последнее время совсем не выходит, а гости у нас бывают редко. Матушка не появлялась на людях со дня похорон моего отца. Ей будет приятно, если вы заглянете к ней.
— Конечно, я готов, — ответил Хью.
— Но прошу вас — ни слова о мертвой. Это расстроит матушку, ведь Земля Горшечника еще недавно принадлежала нам, а Руалд был нашим арендатором. Одному Богу известно, сколько бед выпало на ее долю, поэтому мы стараемся скрывать от нее дурные новости, особенно если беда случается вблизи нашего дома.
— Ни словом не обмолвлюсь, — пообещал Хью. — Как она себя чувствует? Ей не становится лучше?
Юдо Блаунт покачал головой:
— Никаких перемен к лучшему, — она просто тает на глазах. Но ни на что не жалуется. Вы сами убедитесь. Пойдемте к ней.
Произнося эти слова, молодой человек понизил голос. Они уже пересекли холл и подошли к покоям больной. Юдо приподнял драпировку перед дверью, но замешкался. Он как будто не решался входить к матери. Ему, энергичному и здоровому, было неловко в присутствии больной — ведь он ничем не мог ей помочь. Наконец, пропустив вперед гостя, Юдо вошел в комнату и заговорил с сидевшей в кресле женщиной каким-то преувеличенно ласковым голосом, в котором ощущалось напряжение, как будто обращаться к ней его заставляло лишь чувство долга.
— Матушка, — сказал он, отводя глаза, — здесь Хью Берингар. Он приехал навестить нас.
Небольшую комнату, где находилась больная, согревала стоявшая на каменной плите маленькая жаровня, наполненная древесным углем. Вокруг царила атмосфера тишины и покоя. Освещал комнату прикрепленный к стене факел, под которым, обложенная коврами и подушками, сидела вдовствующая хозяйка Лонгнера. Ей было лет сорок пять, но долгая, изнурительная болезнь состарила ее, лицо ее было каким-то сморщенным, нездорового сероватого оттенка. Перед нею стояла прялка, и она одной рукой сучила шерсть, терпеливо и ловко вытягивая и скручивая нити. Хью подумал, что рука ее похожа на увядший лист. Она с удивленной улыбкой взглянула на гостя и отодвинула прялку:
— О Господи! Как это мило с вашей стороны, что вы зашли навестить меня! Мы не виделись целую вечность!
Они виделись в последний раз на похоронах ее мужа, семь месяцев назад, и вдове, должно быть, действительно казалось, что с тех пор прошла вечность. Она протянула Хью руку, которую тот поцеловал. Рука ее была легкой, как цветок анемона, и такой же прохладной. Большие, темно-синие глаза хозяйки Лонгнера смотрели на Берингара оценивающе и проницательно.
— Вы очень возмужали, с тех пор как стали шерифом, — сказала Доната Блаунт. — Ведь власть — это прежде всего ответственность. Я не столь тщеславна, чтобы поверить, будто вы приехали сюда только с целью навестить меня. Вы ведь очень занятой человек. У вас, должно быть, дело к Юдо? Но, что бы ни привело вас к нам, я очень рада вас видеть.
— Да, я и вправду очень занят, — сказал Хью, осторожно подбирая слова. — А к вашему сыну у меня действительно есть дело — но ничего серьезного, что могло бы вас встревожить. Мне не хотелось бы утомлять вас, поэтому не стану говорить о делах. Как вы себя чувствуете? Не могу ли я быть вам чем-нибудь полезен?
— В этом доме все мои желания исполняют прежде, чем я успеваю их высказать, — с улыбкой ответила Доната. — Юдо — добрая душа, я счастлива, что он выбрал себе такую прекрасную жену. Вам известно, что она уже ждет ребенка? Моя невестка такая здоровая и крепкая, просто кровь с молоком, и я уверена, что она родит Юдо чудесных сыновей. Он сделал правильный выбор. Так что я ни на что не жалуюсь. Правда, иногда мне не хватает общения с людьми. У Юдо много забот, ведь он теперь владелец Лонгнера и всецело поглощен тем, чтобы преумножить доходы от хозяйства, особенно теперь, когда он ждет наследника. До того как мой муж отправился воевать, он рассказывал мне обо всем, что происходит в мире. Я была в курсе всего, что предпринимал наш король. А теперь я не знаю, что творится вокруг. Садитесь же и хотя бы коротко расскажите мне об этом.
Хью присел на скамью рядом с креслом хозяйки. Ему не показалось, что ее нужно защищать от вторжения внешнего мира — и близкого, и далекого, — и он решил удовлетворить ее просьбу, избегая говорить лишь о том, что больше всего в данный момент его волновало.
— Перемен в наших краях очень мало. Граф Глостерский хочет превратить наш юго-запад в вотчину императрицы Матильды. Обе стороны удерживают свои прежние позиции, и ни одна вроде бы пока не собирается сражаться. Слава Богу, мы находимся сейчас в стороне от военных действий.
— Это звучит так, — сказала Доната, проницательно глядя на гостя, — словно вы располагаете не только такого рода новостями. Послушайте, Хью, я вас очень прошу, раз уж вы здесь, — впустите ко мне немного свежего ветра, который не может пробиться сюда из-за частокола, возведенного моим сыном Юдо. Он держит меня в подушках — и в прямом, и в переносном смысле, — а вам не следует этого делать.
Хью показалось, что его неожиданный визит благотворно подействовал на больную. На ее бледном изможденном лице появился легкий румянец, а глаза молодо заблестели.
