святой отец.
Герлуин не проронил ни слова. Молча он обдумывал сложившееся положение и пришел к выводу, что оно не такое уж и безнадежное. Разумеется, глупый мальчишка совершил ужасный проступок, но тем самым он подтвердил его, Герлуина, доводы. Святая Уинифред желала этого! Иного объяснения нет. Она покинула Шрусбери, и лишь злые люди помешали ей оказаться в Рамсее.
— Пусть брат Виталис позовет привратника, чтобы тот отвел юношу в темницу, — велел аббат Радульфус. — А ты, брат Кадфаэль, проводи его, а потом, если хочешь, возвращайся к нам.
Глава седьмая
Вернувшись в покои аббата, Кадфаэль ясно ощутил, что, хотя битва еще не грянула, трубы уже подали сигнал к атаке. Аббат Радульфус сохранял спокойствие арбитра, высокое чело графа Роберта Лестерского оставалось ясным и безмятежным, но кто знает, какие хитроумные замыслы таятся в его голове? Однако приор Роберт и субприор Герлуин сидели в напряженных позах, лица их вытянулись и заострились, противники старались не смотреть друг другу в глаза, но острыми взглядами как бы удерживали друг друга на дистанции.
— Оставляя в стороне вопрос об убийстве, — говорил Герлуин, — ибо у нас нет пока прямых доказательств его вины, я полагаю, мы можем верить рассказу брата Тутило. Это святое воровство. Он поступил, как велела ему святая Уинифред.
— Не так-то просто оставить в стороне вопрос об убийстве, — заметил аббат Радульфус, голос его заметно посуровел. — С этим следует разобраться в первую очередь. Что скажете об этом юноше, Хью? Ведь он заявил, что не очень-то боялся появления Альдхельма. Значит, у него не было причины убивать его.
— Это как сказать, — возразил Хью. — Причина у него была, и он этого не отрицает. А кроме того, у нас нет других подозреваемых. Не исключено, что он убил, а потом решил скрыть свое преступление. Я говорю, не исключено… Но не более того. Он сразу пришел ко мне в крепость и рассказал, что обнаружил убитого. Он был потрясен и взволнован, но это ни о чем не говорит. Должен признать, что сегодня Тутило вел себя как совершенно невинный человек — ему было жаль убитого и он терпеливо делал все, что положено. Ежели это напускное и так он пытается скрыть свою вину, то, стало быть, он не по годам умен, дерзок и порочен. И все же я склонен считать, — сухо добавил Хью, — что так оно и есть на самом деле и что ему вполне достанет наглости притворяться.
— Но тогда зачем было приходить ко мне и признаваться в том, чего уже не может подтвердить убитый свидетель? — хмуро спросил аббат.
— Потому что он осознал, что подозрение все равно упадет на него, и теперь это уже подозрение в убийстве. В таких обстоятельствах лучше принять наказание от власти духовной, сколь бы тяжким оно ни оказалось. Лучше признаться в воровстве и обмане, чем отвечать за убийство перед светской властью, — твердо сказал Хью. — Ведь это пахнет виселицей. Признав одно преступление, можно избежать подозрений в другом, более тяжком… Думаю, у парня хватило ума сделать правильный выбор. Впрочем, отец Герлуин должен лучше нас знать юношу.
Как бы там ни складывалось, Кадфаэль был убежден, что Герлуин вовсе не знает своего Тутило, а возможно, и представить себе не может, что творится в голове у того или иного его послушника, ибо субприору не было до них никакого дела. Похоже, Хью намеренно загнал Герлуина в угол. Тот явно предпочел бы отвести от себя и от Рамсейской обители всякое обвинение в том, что они приютили убийцу, однако покуда оставалась возможность извлечь выгоду из этого воровства, святого там или нет, Герлуин хотел, чтобы преступление квалифицировалось именно как воровство.
— Вообще-то говоря, брат Тутило не находился под моей опекой в Рамсее, — промолвил Герлуин, тщательно подбирая слова, — но он всегда был свято предан нашей обители. Он поведал нам, что получил прямые указания непосредственно от святой Уинифред, и у меня есть все основания верить ему. Известно, что подобные божественные откровения имели место и раньше. Было бы слишком самонадеянным пренебрегать ими.
— Мы говорим об убийстве, — строго напомнил аббат Радульфус. — Мне неприятно говорить о том, что люди могут убивать друг друга, но, положа руку на сердце, я ни о ком не могу сказать, что он абсолютно не способен на убийство. Этот юноша, по его собственному признанию, был на той тропе, и хотя потом он мог сожалеть о содеянном, у него имелись причины убрать свидетеля, который мог указать на него. И все-таки в его пользу говорит то обстоятельство, что он сразу же сообщил об убийстве в крепость, а потом пришел в аббатство и все рассказал нам. Не кажется ли вам, будь он виновен, он мог бы просто вернуться в обитель и умолчать о случившемся, оставив другим наткнуться на убитого и поднять тревогу?
— Нам остается лишь подивиться его поступку, — промолвил приор Роберт. — Шериф сказал, что Тутило был весьма взволнован. Не так-то просто сохранить спокойствие после убийства.
— Или после того, как нашел убитого, — справедливо заметил Хью.
— Как бы то ни было, — уверенно сказал граф Роберт, — этот парень сидит у вас под замком, и остается лишь подождать. Если ему и впрямь есть еще в чем признаваться, он признается. Сомневаюсь, что он станет долго отпираться. Если через две недели он не выложит все начистоту, значит, ему больше нечего добавить к сказанному.
Внимательно слушая, Кадфаэль подумал, что это вполне разумная мысль. Что может быть для Тутило более угнетающим, нежели оказаться заключенным в тесном каменном карцере с крохотным окошком, столиком для чтения и распятием на стене, где можно сделать лишь полдюжины шагов, дабы размять ноги. Впрочем, полчаса назад Тутило вошел в этот карцер с радостью и явным облегчением, без страха слушая, как за его спиной запирают на ключ дверь. Он нуждался в сне, как в даре небесном. Ложе, пусть жесткое и узкое, оказалось для юноши в самый раз и сулило блаженный отдых. Но просидев тут несколько недель в одиночестве, едва ли он откажется променять свои тайны, если они, разумеется, еще остались, на глоток свежего воздуха на большом монастырском дворе и на звуки церковной службы.
— У меня нет времени дожидаться, — сказал Герлуин. — Я обязан доставить в Рамсей хотя бы те пожертвования, что удалось собрать в Вустере и Эвесхэме. И если светские власти не имеют претензий к Тутило, я должен вернуться в Рамсей вместе с ним. Если он совершил проступок против законов церкви и против устава нашего ордена, его накажут в Рамсее, судить его будет наш аббат. Позвольте сказать, святой отец, я оспариваю ваше мнение относительно того, что Тутило совершил нечто дурное, приложив руку к перемещению мощей святой Уинифред. Повторяю, это было святое воровство, обусловленное долгом и поклонением. Святая Уинифред сама повелела ему сделать это. В противном случае ничего бы у Тутило не вышло.
— Едва ли мне по силам скрестить с вами мечи, — спокойно и ласково промолвил Роберт Боссу, оперевшись спиной на обшитую деревянными панелями стену покоев аббата. — Но я должен заметить, что в конечном итоге у Тутило ничего и не вышло. Все, что лежало на повозке, разбойники вывалили в моем лесу, на моей земле, где святая Уинифред и обрела покой.
— Это обусловлено вмешательством злой воли людей, — возразил Герлуин, гневно сверкая очами.
— Но вы не можете не признать, что воля столь могущественной святой куда сильнее, нежели злая воля простых смертных. Раз уж она не посчитала необходимым противостоять им, стало быть, их действия не противоречили ее намерениям. Она позволила увезти себя из Шрусбери, и она же позволила разбойникам захватить вашу повозку. Она осталась лежать в моем лесу, и со всем почетом ее принесли ко мне в дом. Следуя вашим доводам, святой отец, все случившееся, если встать на вашу точку зрения, совершилось в полном согласии с волей святой Уинифред.
— Я вынужден напомнить вам обоим, — вежливо заметил аббат Радульфус, — что если все случившееся согласуется с ее намерениями, то, как бы то ни было, теперь святая Уинифред находится на своем собственном алтаре в нашей церкви. То есть это и есть конечная цель ее намерений, и святая Уинифред находится там, где желает быть.
Граф Роберт обворожительно улыбнулся.
— Не совсем так, святой отец, — сказал он. — Ибо сюда она прибыла несколько иначе. Она находится в Шрусбери, потому что именно я, выдвигая свои претензии и принимая во внимание претензии других сторон, почел справедливым вернуть ее в Шрусбери, откуда началось это ее необычайное странствие, дабы именно здесь предоставить ей возможность самой выбрать место, где она желает остаться. Во всяком случае, святая Уинифред ничем не выказала своего неудовольствия против того, чтобы остаться в моей часовне,
