он пока не нарушил. Не передумала? Разрешаю открыть конверт и написать другое имя.
– Какой конверт?.. Ах да! Благодарю покорно. Эта статья, конечно, кое-что меняет... Но не имя преступника. А ты не передумал?
– Еще чего!
Бастет первой предупредила о том, что за дверью кто-то есть; потом раздался стук и я впустила Дауда.
– Благочестивая леди в черном зовет, – сказал он. – Больной господин проснулся. Он говорит.
– Ш-ш-ш! – Мой муж затряс кулаком перед носом у оторопевшего араба. – Проклятье! Не кричи, Дауд! Возвращайся на пост и держи язык за зубами.
Дауд послушно ушел; мы бросились в спальню юного Баскервиля. Артур метался по кровати и все порывался сесть, а француженка и Мэри, навалившись с двух сторон, прижимали его к матрасу.
– Голова! – в ужасе закричала я. – Он не должен так дергать головой!
Эмерсон пролетел через комнату, встал за кроватью и опустил ладони на лоб раненого. Удивительно! Артур сразу утих, перестал метаться, вздохнул, словно наслаждаясь теплом и покоем, исходящим от огромных, но таких нежных рук Эмерсона. И... открыл глаза!
– Очнулся! – всхлипнула Мэри. – Вы меня узнаете, мистер... он... лорд Баскервиль?
Бессмысленный взгляд широко распахнутых глаз был устремлен в потолок.
Я лично всегда считала, что человек, даже находясь в коме и не реагируя на окружающих, вполне может их слышать.
– Артур, это Амелия Эмерсон. Вас ударили по голове. Мы пока не знаем, кто это сделал. Если бы вы ответили на пару вопросов...
– Проклятье! – раздался над моим ухом львиный рык, который у Эмерсона сходит за шепот. – Ты соображаешь, о чем просишь, Амелия? Малому едва сил хватает, чтобы дышать! Не слушайте ее, Милвертон... то есть Баскервиль.
Артур продолжал смотреть в потолок.
– Он как будто успокоился, – повернулась я к сиделке. – Но приступ может повториться. Что, если привязать его к кровати?
Француженка виновато улыбнулась.
– Доктор Дюбуа меня предупреждал... и даже дал микстуру на этот случай. Извините, я испугалась и забыла о лекарстве.
В комнате вдруг зазвучал странный голос. Говорил, конечно, Артур – остальные просто онемели, – но мне трудно было узнать в этом тягучем, заунывном шелесте голос прежнего Баскервиля.
– Краса пришла... небесная краса... лик ее прекрасен, руки ее нежны, голос ее чарует...
– Боже правый!
– Tсc! – набросилась я на мужа.
– Его госпожа... его возлюбленная... две чаши несет она в руках своих...
Мы ждали, затаив дыхание; в комнате стояла звенящая тишина. Артур больше не произнес ни слова и через несколько минут устало смежил веки.
– Теперь будет спать, – прошептала сиделка. – Я вас поздравляю, мадам: пациент выживет.
Я уставилась на нее как на сумасшедшую, не сразу сообразив, что француженка услышала набор бессвязных фраз, бред воспаленного ума – и только.
Мэри же поняла слова, но не их смысл.
– О чем это он? – пролепетала, девушка.
– Не спрашивайте! – Эмерсон со стоном схватился за голову.
– Просто бредил, – отозвалась я. – Мэри, дорогая, вы пренебрегаете моими советами. Глупо сидеть часами у постели Артура! Очень трогательно, но глупо. Вздремните, прогуляйтесь, приласкайте кошку – главное, отвлекитесь!
– Это приказ, мисс Мэри, – добавил Эмерсон. – Отдыхайте. Возможно, вечером вы мне понадобитесь.
Проводив девушку до двери ее спальни, мы с мужем уставились друг на друга.
– Ты слышала, Пибоди? Скажи, что я пока в своем уме! Это не слуховые галлюцинации?
– Ты в своем уме, успокойся. Узнал? Так воспевали царицу Нефертити, верно?
– Абсолютно.
– Сколько обожания... Уверена, это Хэнатон... он, прости...
– При чем тут... Амелия, не уходи от сути! В этом тебе нет равных, но сейчас твой талант не к месту. Откуда, черт побери, парню знать такие подробности? Он же утверждал, что новичок в египтологии!
– Какое-то разумное объяснение должно быть.
– Угу. Только где оно? И как все это смахивало на припадок мадам Беренжери! Ей, правда, до такой точности цитат далеко...
– Проклятье! – неожиданно вырвалось у меня любимое ругательство Эмерсона. – Наверное, Артур услышал описание Нефертити от лорда Баскервиля или Армадейла. Говорят, во сне человек может вспомнить все до мелочей!
– Кто говорит?
– Точно не скажу. Где-то попалось на глаза...
– М-да? Обойдемся пока без новоиспеченных теорий, Пибоди. Тебе не кажется, что бред юного Баскервиля имеет отношение к убийце его дядюшки?
– Такая возможность от меня не ускользнула.
Эмерсон с хохотом схватил меня в охапку.
– Непрошибаема как всегда! Слава богу, что ты рядом, Пибоди! Как бы я без тебя справился с этой безумной колесницей? Честное слово, чувствую себя древним возничим, у которого понесла шестерка лошадей. Все, ухожу.
– Куда?
– Э-э... Да так... Туда-сюда. Устраиваю небольшое представление, любовь моя, в духе египетских
– Хорошо. А где?
– На площадке перед гробницей.
– Что от меня требуется? Имей в виду, я не обещаю, что сделаю, всего лишь интересуюсь.
(Когда Эмерсон на подъеме, он способен увлечь всех и каждого. Очарованная его сверкающим взглядом и властным тоном, я взошла бы на алтарь и безропотно принесла бы себя в жертву. Разумеется, о влиянии на меня он не догадывался. Нечего потакать мужскому эго.)
Мой муж хмыкнул и с довольным видом потер руки.
– А кто же тогда поможет? Только ты, Пибоди. Прежде всего поставь в известность леди Баскервиль и Вандергельта. В гостиницу, если желают, пусть себе едут
– Мадам Беренжери тоже?
– Ф-фу! – скривился Эмерсон. – Хотя... да! Не возражаю против налета jе ne sais
Вот когда я всполошилась! Если уж Эмерсон заговорил по-французски – значит, задумал нечто из...
– Ты задумал нечто из ряда вон!
– Именно.
– И надеешься, что я пойду у тебя на поводу...
– Ты в жизни не шла ни у кого на поводу, дорогая моя Пибоди! Ты сделаешь это потому, что со мной заодно, как и я с тобой. Уверен, ты уже разгадала мой план.
– Бесспорно.
– Поможешь?
– Непременно.
– Знаешь, что делать?
– Я... э-э... Безусловно!
