чучело.
Эмерсон толкнул меня в бок:
– На что это ты уставилась, Амелия? Мистер Уилберфорс спрашивает, что...
– Ох, простите! Честно говоря, загляделась на этого красивого юношу.
– Как и все остальные дамы в гостиной, – усмехнулся мистер Уилберфорс. – Примечательное лицо, не правда ли? Когда я с ним познакомился, он мне напомнил всадника на фризе Парфенона.
Похоже, пара направлялась именно к нам. Вульгарная особа жеманно цеплялась за локоть своего прекрасного спутника. Я испытала настоящее потрясение, увидев, что греческий герой облачен в пасторское одеяние.
– Священник!..
Эмерсон презрительно скривил губы:
– Именно поэтому он так очаровывает женщин. Недоразвитые дамочки падки на худосочных служителей церкви. Ваш коллега, Сейс?
Его преподобие поднял взгляд. Лоб его прорезали морщины.
– Нет!
– Он американец, – объяснил Уилберфорс. – Член одной из тех странных сект, что как грибы появляются в моей огромной стране. По-моему, они называют себя Братьями святого Иерусалима.
– А... э-э... дама?
– Понятия не имею, почему тебя интересуют подобные личности, – проворчал Эмерсон. – Если и есть на свете что-то более скучное, чем благочестивый лицемер, так это легкомысленная модница. По счастью, я с такими особями не имею ничего общего.
Вообще-то вопрос мой был обращен к мистеру Уилберфорсу, и тот оправдал мои надежды:
– Это баронесса фон Хохенштайн фон Бауэр фон Грюневальд. Древний баварский род, почти такой же богатый, как английский королевский дом.
– Ха! – воскликнул Эмерсон. – Так, значит, молодец – банальный охотник за приданым?! Так я и знал! Худосочный лицемер!
– Да помолчи же, Эмерсон, – не выдержала я. – Они обручены? Похоже, баронесса находится с молодым человеком в очень дружеских отношениях.
Уилберфорс улыбнулся в бороду:
– Не думаю. Баронесса – вдова, но разница в возрасте... Да и называть этого человека охотником за приданым было бы несправедливо. Все, кто знаком с этим юношей, отзываются о нем с большим уважением.
– Знать его не хочу и говорить о нем не хочу! – отрезал Эмерсон. – Ну, Сейс, что вы думаете об этом папирусе?
– Трудный текст, – медленно сказал Сейс. – Собственные имена я могу прочесть, но только потому, что они греческие...
– Дидимус Томас, – сказала я.
– Поздравляю вас с такой проницательностью, миссис Эмерсон. Вы, несомненно, обратили внимание вот на эту лигатуру, которая служит сокращенным обозначением имени Иисуса.
Я скромно улыбнулась. Эмерсон фыркнул.
– Библейский текст? Ничего другого копты и не писали, будь они прокляты, одни лишь скучные копии Писания да нудные небылицы о святых. Кто этот Дидимус Томас?
– Апостол, насколько я понимаю, – ответил священник.
– Фома Неверующий? – просиял Эмерсон. – Единственный апостол, в котором нашлась крупица здравого смысла. Старина Фома мне всегда нравился.
Сейс нахмурился.
– 'Блаженны не видевшие и уверовавшие', – процитировал он.
– Ну что еще мог сказать этот человек? – вопросил Эмерсон обрадованно. – О, этот ваш Иисус умел жонглировать словами, если, конечно, он вообще существовал, что весьма сомнительно.
Редкая бороденка Сейса задрожала от возмущения.
– Если такова ваша точка зрения, профессор, то этот обрывок представляет для вас мало интереса.
– Вовсе нет. – Эмерсон выдернул папирус из рук преподобного. – Сохраню его на память о любимом апостоле. Честно говоря, Сейс, вы ничем не лучше других бандитов-археологов, стремящихся украсть мои открытия.
Мистер Уилберфорс громко объявил, что пора уходить. Эмерсон продолжал говорить, явно вознамерившись довести преподобного Сейса до бешенства. Начал с сомнения в существовании Христа, а закончил презрением к христианским миссионерам... Такое кого угодно выведет из себя.
– Эти ваши христиане были редкостными наглецами! – весело воскликнул мой ненаглядный. – С какой стати они пытались привить мусульманам свои узколобые предрассудки? В своем первозданном виде ислам ничуть не хуже любой другой религии... Конечно, любая религия – это жуткий вздор, но...
Уилберфорсу наконец удалось увести своего глубоко оскорбленного друга, но лишь после того, как его преподобие нанес последний удар:
– Желаю удачи с «пирамидами», дорогой профессор. Не сомневаюсь, ваши соседи в Мазгунахе вам очень понравятся.
– Что он хотел этим сказать? – спросил Эмерсон, когда наши гости удалились.
– Полагаю, мы скоро узнаем.
Если бы я могла предвидеть, сколь пророческими окажутся мои слова... О, похоронный колокол прозвучал бы тогда веселее, но в тот вечер я была преступно беззаботна, радуясь удачному вечеру: обошлось без громкого скандала, да и Эмерсон не слишком бесновался.
Заглянув к Рамсесу и убедившись, что нашего беспокойного сына объял сон праведника, мой дорогой супруг с горящими глазами предложил последовать примеру чада и отправиться в постель...
– Как, а встреча с Абделем? – возмутилась я.
– Э-э... Я надеялся, что ты передумала. Пибоди, да этот твой Абдель и думать забыл о нас! Посулив объясниться при встрече, он лишь хотел выпроводить тебя, вот и все. Поверь, он нас не ждет!
– Чепуха, Эмерсон. Когда муэдзин пропоет в полночь с минарета...
– Не пропоет. Ты не хуже меня знаешь, Амелия, что в полночь на молитву не созывают. На рассвете, в полдень, среди дня, на закате и с наступлением темноты – вот когда следует молиться правоверному мусульманину.
Он был совершенно прав. Непонятно, почему этот факт вылетел у меня из головы. Справившись с досадой, я возразила:
– Но ведь иногда муэдзин поет и среди ночи.
– Вот именно, иногда. Порой самых благочестивых охватывает религиозное рвение. Но это невозможно предвидеть заранее. Будь уверена, Амелия, старого проходимца не окажется в лавке.
– Мы не можем утверждать наверняка.
Эмерсон в сердцах топнул ногой.
– Проклятье, Амелия! Отродясь не встречал такой упрямой женщины. Давай найдем компромисс – если в твоем словаре есть такое слово.
Я скрестила руки на груди, давая понять, что не дам обвести себя вокруг пальца.
– И что за компромисс?
– Давай еще часок посидим на террасе, и если услышим песню муэдзина, то отправимся в квартал торговцев. Но если до половины первого ничего не услышим, то пойдем спать.
Поскольку я и сама собиралась предложить то же самое, то нашла слова Эмерсона не лишенными смысла. В конце концов, мы не могли отправиться в лавку, не услышав условленного сигнала.
– Вполне разумный компромисс. Подчиняюсь твоему суждению, как и полагается послушной жене.
