Эмерсон то и дело прерывал мой рассказ ехидными репликами.
– Грабители что-то не поделили, – подытожил инспектор. – Благодарю вас, профессор, и вас, миссис Эмерсон, за помощь.
– Когда найдете подозреваемого, я обязательно приду в полицейский участок, чтобы его опознать. Инспектор вытаращился на меня:
– Подозреваемого?
– Человека, который разговаривал днем с Абделем. Вы ведь записали с моих слов его приметы?
– О-о... Да, мэм. Записал.
– И приметы эти соответствуют половине мужского населения Каира, – заметил Эмерсон. – Кто вам действительно нужен, инспектор, так это специалист, способный оценить стоимость товаров в лавке. Большая их часть попала туда незаконным путем, а потому по праву принадлежит Ведомству древностей. Хотя, видит бог, никто в этом пыльном сарае, называемом музеем, понятия не имеет, как обращаться с ценнейшими экспонатами.
– Друзья мои! – жалобно простонал герр Бехлер. – Прошу меня простить...
– Да, конечно, дорогой герр Бехлер. – Я повернулась к мужу. – Эмерсон, герр Бехлер – очень занятой человек. Не понимаю, почему ты до сих пор отнимаешь у него время. Мы продолжим наш спор в другом месте.
Однако инспектор по непонятной нам причине отказался так поступить. Он даже отверг предложение Эмерсона помочь составить опись товаров. Но мой супруг непременно увязался бы за полицейским, не останови я его.
– Ты не можешь выйти на улицу в таком виде. Рамсес перепачкал тебя с головы до ног. Как ты думаешь, что это за липкая гадость темного цвета?
Эмерсон взглянул на свой пиджак.
– Похоже на деготь, – ответил он с удивлением. – Кстати, о Рамсесе...
– Да, – мрачно сказала я, – очень кстати. Нам надо поговорить с этим несносным созданием.
Джона и Рамсеса мы обнаружили сидящими бок о бок на кровати – они напоминали преступников, ожидающих приговора. Правда, на вымытой физиономии нашего отпрыска начисто отсутствовали какие- либо признаки раскаяния.
– Мамочка, – заговорил он, как только мы открыли дверь, – Бастет...
– Где она?
Лицо Рамсеса стало пунцовым.
– Так именно это я и пытался объяснить, мамочка. Бастет потерялась. Когда мистер полисмен схватил меня, по моему мнению, несколько более грубо, чем того требовали обстоятельства...
– Грубо, ты сказал? – Лицо Эмерсона приобрело в точности такой же пунцовый оттенок, что и у сына. – Проклятье, я так и знал! Руки чесались хорошенько врезать этому мерзавцу в челюсть. Оставайтесь здесь, я скоро вернусь...
– Постой, Эмерсон! – Я обеими руками вцепилась в руку супруга.
Пока мы пыхтели и боролись, Рамсес задумчиво заметил:
– Если бы мистер полисмен был более любезен, я не стал бы пинаться и кусаться. Ему не следовало называть меня назойливым сатанинским отродьем.
Эмерсон прекратил сопротивление.
– Гм-м...
– Бог с ним, с мистером полисменом! – воскликнула я. – Бог с ней, с Бастет! Она вернется, когда сочтет нужным. В конце концов, Бастет родилась в этой стране.
– По моему мнению, приписываемая кошкам способность преодолевать большие расстояния в незнакомой местности сильно преувеличена, а потому...
– Рамсес, у тебя слишком много мнений. Лучше скажи, что ты делал в лавке Абделя?
Невозможно дословно привести объяснения Рамсеса. Его витиеватые монологи способны доконать кого угодно. По заверениям Рамсеса, ему захотелось еще раз взглянуть на предметы, которые он приметил в лавке накануне. Но я знала, как припереть к стенке маленького хитреца. Рамсесу ничего не оставалось, как признать, что он невольно подслушал наш с Эмерсоном спор о ночном визите к Абделю.
– Я хотел пойти с вами, – укоризненно сказал он, – но случайно заснул, а ты, мамочка, меня не разбудила.
– Увы, Рамсес, но детям полагается ночью спать, а не шастать по злачным местам.
– Я это подозревал, – грустно ответил сын.
– А какие предметы в лавке привлекли твое внимание? – спросил Эмерсон.
– Да не все ли равно? – вмешалась я. – Уже полдня прошло, там небось побывала целая армия зевак, а мы с вами тратим время на болтовню.
Эмерсон бросил на меня взгляд, который ясно говорил: «А кто виноват в том, что мы потеряли полдня?» Однако вслух он этого не произнес, поскольку мы стараемся не осуждать друг друга в присутствии Рамсеса. Единый фронт совершенно необходим, если мы хотим выжить в борьбе с нашим сыном. Вместо этого мой дорогой супруг простонал:
– Когда же наконец мы сможем сбежать из этого отвратительного города? Я надеялся отбыть к концу недели, но...
– Ничто нам не мешает уехать хоть завтра, если немедленно приступим к делу. Что у нас осталось?
Оказалось, не так уж и много. Я согласилась взять на себя подготовку к поездке и отправку багажа. Эмерсон же наведается в деревушку неподалеку от Каира, где мы обычно набираем рабочих.
– Почему бы тебе не взять с собой Рамсеса?
– Конечно! – обрадовался Эмерсон. – А что Джон?
На протяжении всей дискуссии Джон стоял столбом, не осмеливаясь вставить слово. Его глаза, не мигая, следили за моим лицом, в них светилась смесь стыда и надежды, которую так часто можно увидеть в глазах провинившейся собаки.
– Мадам, – начал он медленно, – я хотел бы сказать...
– Вы сегодня и так слишком много сказали, Джон.
– Да, мадам. Благодарю, мадам. Мне поехать вместе с профессором и юным Рамсесом, мадам?
– Нет, Джон, мне понадобится ваша помощь.
Ничего не подозревающий Эмерсон возражать не стал.
Наскоро поев, мы отправились каждый по своим делам. Со своими я покончила очень быстро. Европейцы часто жалуются на восточную медлительность, но, полагаю, всему виной их собственное неумение. Вот у меня никогда не возникало сложностей с тем, чтобы заставить людей делать то, что мне надо. Следует лишь твердо и решительно пресекать любые попытки отвлечь вас от цели. Эмерсона, например, как и большинство мужчин, ничего не стоит отвлечь. Сегодня мой дорогой супруг потратит целый день на то, на что мне хватило бы и пары часов. Он покурит и посплетничает с Абдуллой, нашим верным помощником, потом не спеша распробует предложенные угощения, вот день и пролетит. Рамсес наверняка набьет живот всяческими антисанитарными сладостями, а его не по летам развитой ум обогатится новыми бранными словечками. Ладно, пусть наслаждаются на свой лад. А я развлекусь на свой. И Эмерсон с Рамсесом были бы мне только помехой. Очень хорошо, что они уехали на целый день...
Джон с молчаливой преданностью следовал за мной, пока я расправлялась с делами. Но когда я приказала доставить нас в квартал торговцев древностями, на его простодушном лице мелькнула тень недоброго предчувствия. И все же заговорить Джон решился только в ту минуту, когда я вылезла из экипажа и, размахивая зонтиком, устремилась в узкие переулки.
– О, мадам... – бормотал Джон, плетясь следом. – Я... это... того... пообещал господину...
– Джон, умоляю вас, следите за своей речью.
Мы нырнули в темный арочный туннель.
– Да, мадам. Мадам, а мы... это... идем в это... туда... в это место?
– Совершенно верно.
– Но, мадам...
– Если вы легкомысленно посулили профессору Эмерсону, что помешаете мне пойти в лавку Абделя,
