земли. Под конец он все-таки одумался и признался, что может идти сам.
– Молодец!
И Эмерсон сопроводил похвалу шлепком по тощей Селимовой спине, от которого тот чуть не полетел вверх тормашками.
Потирая попеременно ушибленную спину и голову, Селим поплелся за нами.
– Не исключено, что мальчик спас тебе жизнь, Амелия, – сказал Эмерсон. – Ты случайно не разглядела человека, который на него набросился?
– Нет, все произошло слишком быстро, – честно ответила я.
– Это мог быть простой воришка. Не могут же приспешники Сети дежурить на каждом углу!
– Конечно, не могут! – с жаром поддержала его я.
Еще не дойдя до дома, мы догадались, что случилось нечто чрезвычайное. Ворота были широко распахнуты, из-за забора доносился гул, как из растревоженного улья. Рабочие собрались плотной толпой и наперебой что-то выкрикивали. У двери в дом сидела Энид, спрятав лицо в ладонях. Дональд расхаживал перед ней взад-вперед, то и дело похлопывая по плечу.
– Что за черт? – рявкнул Эмерсон.
– Рамсес, что же еще? – догадалась я. – Наверное, опять пропал.
Стоило нам войти в ворота, как нас атаковали разгоряченные египтяне, каждый пытался донести новость первым.
– Тихо! – прикрикнул Эмерсон. – Ну? – Он перевел взгляд на Дональда.
– Это я виновата! – зарыдала Энид. – Бедняжка хотел дать мне урок древнеегипетского языка, но я... – И она бросила на Дональда быстрый взгляд.
– Виноват я, а не ты, – возразил тот. – Мальчика доверили мне, а я... – Он покосился на Энид.
Эмерсон повернулся ко мне и потряс у меня перед носом пальцем:
– Видишь, Амелия, к чему приводит увлечение любовной чепухой? Люди, пораженные этой болезнью, утрачивают чувство ответственности, предают забвению свой долг и...
– Спокойно, Эмерсон, спокойно. Позволь Дональду договорить.
– Он удрал, вот и все. – Дональд беспомощно пожал плечами. – Мы хватились его примерно час назад, но я не знаю, сколько времени Рамсес отсутствует.
– Он уехал на осле или ушел пешком?
– Не то и не другое, – ответил Дональд мрачно. – Этот маленький мерз... мальчик позаимствовал коня, и не какого-нибудь, а любимую лошадь деревенского старосты, ту самую, которую вы брали накануне. Правда, старосту он в известность не поставил. Тот пообещал приколотить Рамсеса гвоздями к двери дома, если с лошадью что-нибудь случится.
– С таким сильным конем ему не справиться! – воскликнула Энид, заламывая руки. – Непонятно, как Рамсес сумел незаметно залезть в седло и ускакать...
– Рамсес умеет обращаться с животными, – сообщила я гордо. – Но сейчас это неважно. Значит, никто не видел, как он уехал, и не знает, в какую сторону направился?
– Никто, – подтвердил Дональд.
Эмерсон схватился за голову:
– Как он посмел? Может, Рамсес оставил записку?
– Действительно, письмо он оставил, – ответил Дональд.
– Так почему же вы не кинулись за ним вдогонку?! – Эмерсон схватил обтрепанную бумажку.
– Потому что письмо написано иероглифами.
Привстав на цыпочки и заглянув Эмерсону через плечо, я убедилась, что так оно и есть. Иероглифы Рамсес выходит на редкость изящно, зато когда пишет по-английски, разобрать его почерк невозможно. Сомнительно, правда, что он прибег к иероглифам именно по этой причине.
– Мазгунах! – воскликнул Эмерсон. – Он поехал в Мазгунах, поговорить со священником... Какое необычное употребление причастия настоящего времени!
– Уверена, Рамсес сумеет доказать правильность употребления причастия, если ты по неосторожности его об этом спросишь, – сказала я. – Поехали?
– Ты еще спрашиваешь, Амелия! Конечно! Как подумаю, что он совершенно один посреди пустыни, где ему грозит столько опасностей, – маленький мальчуган на своенравном скакуне, преследуемый мерзким сбродом... Боже!
И мой ненаглядный бросился в конюшню.
В западном краю неба догорал зловещий закат. Наши терпеливые ослики трусили по хорошо знакомой тропе. Эмерсон, как и я, не способен хлестать скотину, зато может часами уговаривать ее поторапливаться.
– Пока все идет хорошо, – сказала я, чтобы его успокоить. – Рамсес должен был проехать здесь. Раз мы не видим его простертого тела, значит, конь его слушается.
– Проклятье! – только и ответил на это Эмерсон.
Мы въехали в деревню с северной стороны и миновали развалины американской миссии, где годом раньше пережили захватывающие приключения. Сейчас здесь царило запустение, шпиль молельного дома обрушился, прочие строения также пребывали в запустении. Видимо, деревенские жители избегали этого места, считая проклятым.
У колодца, как водится, толпился народ. Правда, толпа безмолвствовала, что крайне необычно. Взгляды египтян были устремлены на дом священника. Все словно прислушивались к чему-то. Через несколько секунд и мы различили звуки, напоминающие пение муэдзина. И это в христианской деревне, где никогда не было мечети! Мало того, неподобающие звуки доносились из дома священника.
После короткой паузы молитва возобновилась, теперь уже другим голосом. Первый был классическим тенором, второй – плохо поставленным баритоном. Далее вступил третий, писклявый и слегка шепелявящий. Создавалось впечатление, будто священник Дронкеха пригласил на спевку всех окрестных муэдзинов.
Эмерсон рванулся вперед, и толпа расступилась перед ним, как воды Красного моря перед Моисеем. Я последовала за супругом, олицетворяя в порядке исключения все Моисееве племя.
Моисей, то есть Эмерсон, не стал стучаться во врата Синая, а распахнул их пинком.
Последние лучи заходящего солнца осветили сумрачный чертог – захламленное жилище деревенского священника, а также Уолтера Пибоди Эмерсона-младшего, прозванного Рамсесом. Наше чадо восседало на диване, подобрав под себя ноги, запрокинув голову и увлеченно выводя заливистые рулады мусульманской молитвы.
При нашем появлении священник, сидевший в углу, вскочил. Рамсес же, как ему и полагается, сперва завершил ритуал со всеми «Аллах велик!» и прочими магическими присказками и только после этого соизволил посмотреть на родителей.
– Здравствуй, мамочка, здравствуй, папочка. Как ваши успехи?
II
Эмерсон принял подношение отца Теодора – ожидаемый стаканчик коньяку. Я от угощения отказалась: для разбирательств с Рамсесом требуется кристальная ясность мысли.
– Позволь поинтересоваться, дорогой сын, чем ты тут занимаешься?
Рамсес откашлялся и начал:
– Когда вы с папочкой обсуждали загадочное пленение уважаемого отца Теодора, я не мог не согласиться с вашим умозаключением, что его преподобие удерживали где-то в окрестностях Каира. Однако другой ваш вывод – что точно определить место, где его держали, невозможно – вызвал у меня возражение. По моему мнению...
– Рамсес!
– Что, мама?
– Буду очень тебе обязана, если перестанешь злоупотреблять этой фразой.
