соперник охнул, недоуменно поглядел на свою раненую ногу, потом добродушно выругался и, даже не зажимая раны, поковылял к пасущимся невдалеке лошадям…
Если б кто спросил Владивоя, скольких харцызов он уже отправил таким манером за новыми саженцами в течение последних полутора суток, витязь не смог бы ответить. Сначала он пробовал считать всех этих безусых юнцов, что один за другим выходили в круг, но после второго десятка сбился и перестал отвлекаться. Потому что понял – его хотят взять измором. Значит, надо беречь силы… Ведь это только кажется, что мысли вертятся в голове сами по себе, без каких-либо усилий… На самом деле, они и силы расходуют, и внимание рассеивают…
Пока что Испытание проходило без неожиданностей и не требовало от Владивоя чрезмерного напряжения. Все эти юноши умели довольно сносно владеть оружием, но, как только они осознавали, что это не обычный тренировочный бой и противник имеет право не только ранить, а и убивать, парни тотчас теряли всю удаль, забывали науку и начинали почти вслепую размахивать саблей. Обучение – обучением, а умение видеть чужую кровь и не отводить взгляд от пустых глазниц собственной смерти появляется у воина только с опытом…
Закаленные в боях и умудренные жизнью, харцызы не торопились. Давали безусой молодежи испытать себя, а сами присматривались к манере боя витязя, дерзнувшего бросить вызов всему Кошу. Крутили на пальцах седые вислые усы и выжидали того часа, когда у воина устанет рука, а ноги увязнут в сухой земле, словно в трясине. Глаза потеряют зоркость, а во взгляде промелькнет равнодушие – предвестник запредельной усталости, которую не снимает кратковременный отдых, а наоборот, только притупляет сознание, ввергая человека в сомнамбулическое состояние. Когда уже на все наплевать и хочется одного – чтобы мучения поскорее закончились. Пусть даже вместе с жизнью… Но не было в их действиях ни коварности, ни подлого умысла. Просто старых мастеров не удивить умением ловко размахивать оружием, им надо видеть, как витязь покажет себя на пределе человеческих возможностей, а то и за ними. И коль устоит, если сдюжит – вот тогда они вверят ему свои головы и судьбы… Для того Испытание и придумано, чтоб во главе Кара-Кермена стоял воин, умеющий превозмочь себя.
Первые сутки промелькнули достаточно быстро, не оставив каких-либо особых впечатлений.
Владивой помнил только жару и то, как один новик – с виду совершеннейший увалень, показной нерасторопностью сумел притупить его бдительность и дотянулся до левого плеча кончиком сабли. Рана пустяшная, но соленый пот, затекающий в порез, вызывал неприятный зуд и отвлекал.
Ночь принесла витязю долгожданную прохладу и коварные, расплывчатые полутени… В обманчивом свете, отбрасываемом разожженными вокруг кострами, приходилось больше полагаться на чутье и опыт, чем на зрение. Ночью Владивоя зацепили еще несколько раз… Теперь о себе напоминали правая нога и опять левое плечо. Правую руку и опорную ногу витязь тщательно оберегал. От предложения перевязать раны Владивой отказался. Они почти не кровоточили, а тугая повязка могла стеснить движения.
Зато на второй день солнце клонилось к закату так неспешно, будто ему самому захотелось досмотреть, чем все закончится…
Стоя на коленях, Медведь выбирал из ведерного чана плавающие в уксусно-луковом настое сочные куски мяса, нарезанного большими кубиками, нанизывал их на короткие вертела и укладывал над пышущими жаром углями. По другую сторону костра, свесив ноги в озерцо, сидел Островид, а рядом с ним лежал на животе, уперев подбородок на руки, Владивой.
Вечерняя прохлада и недавняя купель сняли с плеч, а главное – с нижней части туловища, усталость от длинного пути, – и вялотекущий, совершенно ничего не значащий разговор, поддерживаемый ради самого разговора, потихоньку стал приближаться к той теме, ради которой новоиспеченный Хан Кара- Кермена и его есаул прибыли на заимку слепого провидца.
– Так, говоришь, Медведушка, обманом Ханджар тебя победил? – переспросил, посмеиваясь, Островид.
– Ну, да! – возмущенно воскликнул огромный харцыз, на мгновение отрываясь от своего дела. – Как только я шагнул в круг и наставил саблю, этот, с позволения сказать, витязь опустил меч и возмущенно говорит: «Это чем же я тебя, Медведь, так обидел, что ты меня перед всем честным народом унизить решил?» Я, конечно, растерялся, ничего ведь такого не хотел, и переспрашиваю: «Не понял?» Тут он указывает левой рукой мне на… ниже пояса и так ехидно спрашивает: «Тогда почему ты с голым задом на поединок вышел?»
Вновь переживая те события, Медведь аж задохнулся от возмущения.
– Вот скажи, батька: кто бы мог удержаться и не глянуть вниз? То-то же… Но как только я выпустил Ханджара из виду, этот, гм… витязь, шагнул вперед, выбил у меня из рук саблю и тут же ткнул острием меча в грудь. Не сильно, но кровь выступила… И поединок закончился. Так я спрашиваю, разве ж это по- честному? Неужто такой обман может считаться победой?
– Хо-хо-хо… – рассмеялся довольный Островид. – Потешили старика… Хотя, справедливости ради, стоит заметить, что харцыз правильно обижается. Ведь Испытание не обычный бой, где требуется только убить врага. А каким способом – неважно. Главное – результат. Что же ты, Ханджар, не уважил честь нашего Медведушки? Не скрестил с ним крицу?
– Да я уж сто раз объяснял, – чуть раздраженно ответил Владивой. – Да только он и слушать не желает.
– А ты еще и мне скажи. Может, я как раз твой резон пойму, тогда и есаулу придется с нашим мнением согласиться…
– Нужен он мне больно, батька Островид. Ты же понимаешь, что пройти Испытание и объединить в одно крепкое войско все разрозненные и независимые курени совершенно разные вещи. Одних только старых традиций сколько ломать и искоренять придется, прежде чем харцызы научатся хотя бы прислушиваться к моим приказам. Я имею в виду не только в походе… Невпроворот дел! А единственный человек во всей Вольной Степи, который мне доверяет и дельный совет подать сможет, будет в кроватке раны зализывать… Вот я и решил слукавить чуток. После умением размахивать оружием мериться будем, когда предначертанное исполним, когда от нас уже чуток меньше судьбы других зависеть будут. Разве не прав я, Али Джагар?
– Что ж, – вынужден был признать Островид, – верно рассудил… Но, во-первых, откуда такая уверенность взялась, что ты Медведя, а не он тебя в кровать уложит? А во-вторых, не стоит за своей важностью и нужностью от повседневности прятаться. Так и уважение потерять недолго… И если б ты, Ханджар, от поединка с Медведем не во время Испытания, где и без того удаль свою показал, отклониться попробовал, прости, но я бы тебя не понял и в искренности столь неблаговидного поступка усомнился. Оттого и Медведь на тебя обижен…
– Думаете, мне приятно? – воскликнул Владивой. – Да хоть сейчас сабли скрестим, если вы меня трусом или подлецом считаете!
– Угомонись, Ханджар… – успокоительно похлопал его по плечу провидец. – Если б мы и впрямь так думали, то Медведь бы с тобой сюда не приехал. Да и я иные речи вел. Слова мои – урок на будущее. Лучше на первый вопрос ответь: из-за чего ты стал настолько уверен в себе, что начал подобные фортели выкидывать?
– То отдельная история… – посерьезнел Владивой. – Видение мне было, и не только…
– Видение? – переспросил Островид, заинтересованно поворачивая к нему незрячие глаза. – Давай рассказывай. Если ты еще не позабыл, то из нас троих именно я провидец и толкователь…
– Да я, собственно, даже и не знаю, как выразиться. Словом, Мать во сне мне объявилась…
– Ну и что? – не понял Островид. – В трудную минуту люди часто видят образ своих, особенно покойных родителей…
– Подтверждаю, – докинул Медведь. – Со мной тоже один раз такая история приключилась…
– Опосля поведаешь… – оборвал его провидец. – Я очень внимательно слушаю тебя, Ханджар. Продолжай…
– Нет, это не моя матушка была, а как бы Праматерь всего и всех… – Владивой засопел раздраженно. – Старец, я же не хранитель, а воин, поэтому не умею так гладко объяснить, чтобы все сразу понятно было. Но я это чувствовал!.. Клянусь!
– Да ты не кипятись, Ханджар… – успокоил витязя Островид. – Я – верю, верю. Начни сначала… и не
