Можно привести с собой кого-то из знакомых?» Это интересно - до людей не сразу доходило, реакция позже наступала.
Среди тех, с кем Башлачев общался во время и после концертов, запомнился Женя Мочулов из «Россиян». К Майку «в гости» на мебельную фабрику, где он вахтером работал, ходили вместе с Пиночетом. Сидели, пили портвейн и разговаривали о том о сем. Кажется, Майк с Башлачевым к этому времени уже были знакомы. Но общение было пресным, «ни о чем». Майк не пел, а Сашка пел. Стандартный репертуар этого периода: «Черные дыры», «Время колокольчиков»… Майк был тогда осторожный, закрытый какой-то. То ли он видел в Башлачеве соперника, то ли просто боялся лишнее сказать. Так или иначе, он был заметно напряжен, в отличие от обычной своей вальяжности. А я еще тогда от него позвонил Бегемоту, участнику группы «Народное ополчение», чтобы договориться об очередной записи - так Майк вообще чуть телефон не съел! Как заорет: «Это в первый и последний раз происходит! Отсюда никаких звонков подобным людям, ради Бога, не надо делать!» Я ему ответил: «Извини, Майк, но мы ни о чем таком не говорили». А он ответил: «Не важно, о чем вы там говорили, важно - с кем ты говорил отсюда, мне неприятности не нужны!» Это было очень жестко и странно от него услышать. Что-то над ним висело тогда. Он испугался, что вот сейчас ворвутся кагэбэшники. В то время «Народное ополчение» было «под колпаком», гак что он очень испугался, что у него будут неприятности.
Жалко, что они толком не пообщались с Майком… При личном общении Башлачев произвел впечатление очень начитанного и знающего человека. Не могу сказать, откуда, но он был знаком с Бродским и Мандельштамом больше, чем кто-либо в моем кругу. Когда я приходил с работы, то заставал его за написанием песен, он что-то играл. Не помню, чтобы он что-то читал, хотя у меня дома была обычная для тех лет библиотека, популярные книги 80-х: Маркес, Воннегут. Может, он и читал, но я не запомнил. Он был знаком с текстами Моррисона. Это не было такой уж редкостью - у меня, например, в то время были переводы «King Crimson», «Genesis».
Иногда он рассказывал о Череповце, о Свердловске, но подробностей в памяти не осталось. Говорил о Тане, она тогда была от него беременна… Я с ней познакомился через несколько месяцев, когда мы вместе с Башлачевым поехали на Урал. Не знаю, была ли Таня его первой любовью, но он к ней относился очень серьезно. Это я понял на фоне другого эпизода. Однажды я был свидетелем сцены, которые Башлачеву иногда закатывали разные девушки. Приехала одна такая, по-моему, ее Марией звали. «Саша, ты мне пообещал! Мы должны жить вместе!» Он просто ушел в сторону, а она устроила истерику, и половина наших общих знакомых возмутилась: «Какже ты смеешь, Саша?!» Я тоже поддался этому впечатлению и, когда появился у Каменецкой, наехал на него. А он мне говорит: «А что такого?Я ей ничего не обещал, я ничего ей не должен. Это она что-то там для себя придумала и решила, что я должен соответствовать каким-то ее стандартам. Дима, можешь думать что угодно, но я себя должным не считаю!» Он держался очень уверенно и убедил меня.
Потом мы уже не часто виделись с Башлачевым. Последний раз, может быть, за месяц до его смерти. К большому сожалению, не удалось толком пообщаться. Он выглядел немного потерянным. Я в то время играл в «НАТЕ!» и встретил его, кажется, после концерта. Вышел со служебной лестницы и вижу в толпе перед ДК - Башлачев с Настей Рахли-ной. Подбежал: «Привет, как у тебя дела?» Он: «Привет… Ничего нового». Отвечал так грустно. Потом я уже понял: ну а что ему про «новое» было отвечать? У него в сто двадцать пятый раз квартирный концерт, прямо тупик какой-то. Время идет, а развития никакого. Москва-Питер, одни и те же люди приходят. Думаю, он не питал никаких надежд - иначе он мне бы сказал: вот, подписал контракт, классно все! Вообще, он не любил себя выворачивать наизнанку. Такого, как с моими другими знакомыми - болтать, не закрывая рот, - с ним не было. Ему это и не нужно было. Он был самодостаточным человеком, и у него не было вопросов ко мне.
Поле отечественного рок-н-ролла расширяется - и вправо, и влево. Башлачев - крайний в левом ряду, потому что сам с этой жизнью покончил, он - экстремал. Ничего негативного в этом нет. Условно говоря, если бы он дожил до старости, как Лев Толстой, и родил бы девятерых детей, тогда я сказал бы, что он ушел вправо.
Башлачев - это русский вариант Курта Кобейна. Причем на десять лет раньше… Человек не просто поет, а сгорает при этом. Мне знакомо это состояние, но я больше привязан к земле, у меня семья, ребенок, и я этим дорожу.
Поле уже несколькими слоями покрылось за это время, и на нем растут уже совсем другие растения. Но некоторые успели зацепиться корнями и пробиться наверх - сквозь эти наносные слои.
Серебряный век продолжается до сих пор, он длится с небольшими перерывами. Некоторых расстреляли, некоторые сами не захотели жить… Именно, этот век не прекращается! И Башлачев был одним из его проявлений. Налицо свой узнаваемый язык, сильно отличающийся от языка других поэтов. Башлачев - это явление. Писать такие песни можно только в состоянии сгорания, а не просто так, напевая что-то…
Александр Васильев, музыкант
АЛЕКСАНДР АГЕЕВ
КАК МОЖНО ВЫПУСКАТЬ ТАКИЕ ПЛАСТИНКИ?
Звукозапись как дневник
Мое заочное знакомство с Башлачевым выглядело так: в двенадцать часов ночи раздается звонок в дверь, я открываю. Стоит на пороге Алисов, один из членов нашего «союза писателей». Башлачев у него жил какое-то время. Это как раз тот период, когда была сделана так называемая «первая запись». Так вот, Алисов говорит: «Послушай, завтра заберу. Записали вот такого парня, его Троицкий привез». И дает мне эту бобину - Maxwell, пятьсот пятьдесят метров, коробка новенькая, непотертая. Скорее всего, он ехал от Васильева с Кленового бульвара, это недалеко от меня. Иначе с чего бы его занесло? Вот такое, я думаю, мистическое стечение обстоятельств.
Сначала я не хотел слушать. Думаю: «Просто завтра отдам». Про чувака этого я ничего не слышал, Троицкий мне еще ничего не говорил. Он вообще к нашей системе отношения не имел. Ну, разве что перевозил записи из Ленинграда в Москву, например, тропилловские. Нет, мы его уважали; он с кем-то знакомился, что-то рыл, но технически он всегда на нас все спихивал, будь то концерты или запись. Отношения с ним были нейтрально-хорошими.
Но все-таки я поставил эту бобину. Первая вещь была «Поезд». Я сразу и улетел… Ночь, я слушал в наушниках. Прослушал дважды. Понятно было, что писалось на квартире, но в очень хорошем качестве. Вообще-то не было уверенности, что писалось в Ленинграде. «UHER» был только у Валерия Петровича Ушакова, «писательской» легенды. Мы этим «UHER»om писали рок-клубовский фестиваль восемьдесят пятого года. Привозили его к Тропилло и писали. Хотя, может, это был и восемьдесят четвертый. Это был тот фестиваль, где «Алиса» ломанула впервые. Кстати, концерт Башлачева на фестивале в восемьдесят седьмом ужасен. Он - самый плохой и есть.
Ну вот, прослушал я эту запись и тут же ее скопировал. Копировал я всегда на мастер-ленту «ORWO», до сих пор она живет. Ее восточные немцы украли у «BASF», так что там все без проблем, на ней записи
