фарцовка валютой и шмотками, но и велись довольно смелые беседы. Рождались самые революционные идеи и озвучивались самые прогрессивные и кажущиеся невероятными планы. Как я теперь понимаю, в конце 80-х жажда перемен и болезненное влечение на Запад просто витали в воздухе, и в этом воздухе отчетливо пахло скорой грозой. Правда, лично я едва ли могу претендовать на принадлежность к передовому студенчеству тех времен: вынос мною «запрещенки» в массы объяснялся всего лишь попыткой соединить приятное с полезным — и курсовик подготовить, и с народом потолкаться.
Странно, но появление в моей жизни негритяночки с Урала самым невероятным образом постоянно возвращает меня к воспоминаниям о бесшабашных и голодных 80-х.
А собственно героиня моего будущего репортажа оказывается небольшого роста стройной кучерявой девчушкой с кожей цвета каппучино. А кудри и глаза — черны, как вороново крыло. Формы у нее, и правда, впечатляющие, но, ввиду маленького роста, они не кажутся сексуальными. Скорее, она напоминает подчеркнуто рельефную африканскую куклу. Талия до нуля, а бюст и бедра — на радость всему племени. Таких сувенирных куколок вовсю продают в аэропорту Кейптауна — по 1 ранду за штуку. А если кукла не просто в набедренной повязке, а в платье и с украшениями, цена увеличивается до целых 3 рандов.
Во всяком случае, лично у меня ассоциации именно кукольные. Я воспринимаю Антонику скорее как красивое, но неразумное и слегка дикое дитя. Но отнюдь не так, как намалевал ее в моих глазах Интернет.
Кстати, в случае с Бетти-Антоникой, даже Айрапет (снимаю шляпу!) был намного более сдержан, чем Всемирная паутина. Господа, протрите глаза: эта хрупкая темноокая кроха не может быть секс- символом всия Урала! Если только население Урала не состоит сплошь из педофилов, мучителей маленьких африканских детей и вообще — извергов-расистов.
Подругой Антоники, доставившей мне немало неприятных минут, оказывается девушка лет на пять постарше ее, но тоже весьма фигуристая. Аппетитная такая длинноволосая блондинка в стиле Памелы Андерсон. Зовут ее Танюша. Они с Антоникой здорово оттеняют друг друга: смугляночка и беляночка, кофе с молоком, сладкая парочка! По выговору Танюша тоже явно не москвичка, но вот уже несколько лет работает в одном из московских стриптиз-клубов. С Антоникой, по ее словам, они познакомились когда-то давно в Челябинске: вроде бы Танюша гастролировала там, работая в подтанцовке у какой-то поп-группы. В подробности я, честно говоря, не вдаюсь.
Садимся: полумрак, музыка, видавшие виды мягкие диваны и нагловатые неторопливые официанты. Обстановка — типичный Совок. Следуя намеченному плану совместного распития, первым делом заказываю бутылку дорогого сухого вина. К моему большому удивлению, и Антоника, и ее подружка сразу же заявляют, что вино пить не будут.
Может, они сухое не любят? Говорят, на морозном Урале столовые вина держат за компот.
— Может, по вискарику за знакомство? А, девчонки? — бодрюсь я. — Или «Бейлис», «Кампари», что вы любите? Или не будем выпендриваться и просто, по-нашему — водочки? За встречу-то надо по маленькой! Выбирайте, девочки! Мне все равно: я пью все, что горит!
Вот как я иду в народ! Слышал бы Айрапет, он бы оценил!
— А мы совсем ничего не пьем! — хором отвечают мои предполагаемые собутыльницы.
Вот так номер! Я опять мысленно взываю к Айрапету: ну что, провидец ты наш, где твой портвешок и матерок?
Зато мои девочки заказывают много всякой еды. Меню здесь тоже совковое: всякие столичные салатики, жульены и цыплята табака — да по противоестественным ценам! Но меня безумно радует уже то, что они хотя бы будут кушать! А то без еды да питья — какой разговор? На столе должен быть полный ажурчик — как любит приговаривать, потирая ручки над на славу накрытой «поляной», бабушка Стаса. Всю свою сознательную жизнь эта жизнерадостная женщина прослужила официанткой в — как она выражается — ну о-о-очень приличных местах!
В ожидании заказа я закуриваю. Предлагаю девчонкам свой «Vogue»: я курю тот, что с самой красной розой — Aroma Attraction. Тут выясняется, что мои гостьи еще и не курят:
— Нам нужно беречь внешность для работы, — за двоих поясняет Танюша. — А от сигарет морщины, от спиртного отеки… Мы не можем себе позволить. Мы в шоу-бизе.
Понятно: из всех присутствующих мне одной нечего терять, я не в шоу-бизе, я просто в ЖП!
Через полчаса заторможенный официант с расторопностью черепахи сервирует на нашем столе одну бутылку вина и один бокал — для меня.
Да уж, похоже, подлинная Манана Лядски тут только я, а все остальные — пай-девочки! Видел бы Айрапет эту картину маслом: теперь я уже не только курю, но и пью в одно рыло!
На мое счастье, плотно покушав, Антоника начинает хотя бы разговаривать:
— Вот видишь, я не пью и не курю! А уж в чем меня только не обвиняла Понаровская! Теперь-то я понимаю! При нашей повторной встрече ей не понравилось, какой я стала. А что она хотела: мы не виделись почти 13 лет!
Незаметно орудуя под столом, я тихонько достаю из сумочки и включаю диктофон. Чувствую себя Джеймсом Бондом. Как минимум.
— Помню, перед съемкой той передачи, на которой мы встретились с Понаровской, — продолжает Антоника, попивая минералку без газа, — я пошла в туалет, а следом за мной туда прибежала Оксана Пушкина. Выпучивает на меня глаза и предупреждает — мол, смотри, не обмани надежд Ирины! А откуда я знаю, какие у Ирины на меня надежды? Столько лет прошло! Может, она надеялась, что у меня элитное воспитание? А откуда ему взяться? Я росла в двух детдомах, один из которых был настоящим притоном. Спасибо бабушке Вале хоть на том, что от интерната меня спасла! Там такие нравы, что Понаровская и в страшном сне не видела!
— Антоника, но, может быть, Оксана просто хотела поддержать тебя? И искренне желала вам с Ириной скорее найти общий язык — все-таки неожиданная получилась встреча. И все, что она хотела до тебя донести — мол, Ирина волнуется, для нее это важно… Чтобы ты была помягче, поласковее…
Дорогой папа, ты можешь мною гордиться! А ты еще переживал, что я не послушалась твоего совета и пошла по дипломатической линии! Ах, если бы ты слышал мои сладкие соловьиные трели, ты бы понял: несмотря ни на что, я иду по твоим стопам!
— О, я тебя умоляю! — голос Антоники звучит довольно жестко. И для ее лет, и для ее комплекции, и для ее статуса. — Я эту Оксану где то тех пор видела? Правильно, только в ящике. Вот и тогда она мне была по ящику! Я увидела глаза самой мамы Иры и сразу поняла: я ей на фиг не сдалась! Ну а дальше — вопрос времени. Тут мама Ира особо-то и не виновата. Она сама за базар не отвечает. Ей что нашепчут, она то и поет. Сначала ее мамаша, «бабуля» моя приемная, Нина Николаевна, все капала ей на мозги, что я за столом сидеть не умею, вилку с ножом путаю… Раздражала я ее сильно, я это чувствовала. Но откуда у меня светским манерам-то взяться: да, путала, да, роняла! Как-то примерила Иринин плащ, так бабуля чуть в обморок не рухнула! Хотя, казалось бы, чего такого? Я ж не из дома в нем вышла, просто перед зеркалом повертелась! Ну а потом и домработница ихняя, Тонька, обвинила меня в краже вещей и драгоценностей. Мол, пока Ирина в отъезде, я по шкафам потырила. И мне больше всего обидно знаешь что? Что ж, я дура такая, чтобы с наворованным до самого приезда Ирины с гастролей сидеть? Да если б я чего взяла, ноги бы моей в ее доме уже не было! А то: вон наша дурочка Бетти, барахла накоммуниздила и сидит! Ждет, пока пометут! Не-е-е, я думаю, это бабуля Нина Николавна Тоньку подначила. Потому что парадом моего выселения командовала именно бабуля. И рада была — ну просто до беспредела! Да, подставила меня эта компашка капитально! Меня журналюги потом даже в Челябинске доставали! Присосутся как пиявки: что крала да как крала? Ах, не крала? Ну тогда расскажи, как тебя Иринины хахали домогались… Хоть какую- нибудь гадость расскажи, лишь мы статейку свою поганую тиснули! Такие гады, даже не понимают: для них-то это всего лишь калым в газетке, а для меня — это моя жизнь! И в этой жизни я должна каждый божий день объяснять, что я не воровка! А у Понаровской я не крала ничего, веришь? — Антоника неожиданно останавливает на мне прицельный взгляд своих бездонных черных очей. Смотрит внимательно, прямо в глаза, и зрачки ее неподвижны.
В первые секунды этого пристального взгляда я ощущаю некий первобытный ужас. А потом вдруг понимаю: я ей верю.
Мы еще долго беседуем с Антоникой и Танюшей «за жизнь», и на троих приходим к выводу: пусть нам и приходится порой барахтаться в полном дерьме, мы все равно непременно будем счастливы!
