Стив поражался хирургическо-гастрономическим комментариям:
— Очень хорошо, что русские пациенты такие благодарные. Но если они хотят отблагодарить доктора, то почему дают ему продукты, а не подарки или деньги?
Андрианов улыбался:
— На это есть русская поговорка: «Не имей сто рублей, а имей сто друзей». Ни за какие деньги я не смог бы иметь все эти продукты.
И, обращаясь ко мне, вполголоса добавил:
— Деньги и подарки, конечно, тоже дают. Но не стану же я говорить об этом американцу, да еще в присутствии своей сотрудницы.
Я потом долго растолковывал Стиву смысл поговорки про друзей и рубли. Он никак не мог понять, почему друзья лучше денег:
— У меня есть друзья; это приятно, конечно. Но какая от них польза? Для бизнеса лучше иметь деньги!..
В полночь я усадил Стива с сыном в поезд «Красная стрела». В Москве их встретит представитель посольства США. На прощание Стив обнимал меня:
— Спасибо, Владимир. Не знаю, как бы я мог обойтись без тебя!
— Заплатил бы, и тебе бы помогли.
— Нет, за деньги этого не купишь.
— Ага, теперь ты понимаешь, что иногда друзья важней денег?..
Рабочее место хирурга
После поездок в Москву и Ленинград с посещением скудных русских больниц и институтов мне приятно было вернуться в более привычный американский госпиталь. Разница была, будто из прошлого столетия я перенесся в будущее. Приходя в большие, светлые и богато оснащенные операционные, я просто физически ощущал радость от того, что работаю в таких прекрасных условиях. Приятно было опять встать на свое рабочее место — к американскому операционному столу, и знать, что любой нужный инструмент всегда у меня под рукой.
Привлекательность работы очень зависит от любви к рабочему месту. У каждого профессионала есть свое любимое рабочее место. Помню, как однажды, в 1970 году, знаменитая русская балерина Майя Плисецкая, моя пациентка и друг, повела меня днем за кулисы Большого театра и показала сцену. Я впервые видел громадную и сложную структуру сцены изнутри. А она особенно расхваливала дощатый пол. Мне он казался обычными хорошо подогнанными досками. Но она смотрела на него с умилением и говорила:
— Знаешь, я люблю на этом полу буквально каждую доску.
Я понимал: тысячи раз она танцевала на них — это ее рабочее место. Другой мой пациент и друг, знаменитый летчик-испытатель Георгий Мосолов, с такой же любовью показывал мне кабину самолета- истребителя МиГ, сплошь забитую панелями сложной аппаратуры. Мне она казалась тесной и невозможно сложной. Как во всем этом разобраться? А он рассказывал:
— Когда я сижу здесь, я чувствую себя слитым воедино с этой кабиной, ее частью.
Я тоже понимал: в ней он творит полет своей машины — это его рабочее место.
Каждый мастер своего дела любит и ценит свое рабочее место. И у хирургов тоже есть любимое рабочее место — операционная. В операционной мы преодолеваем трудности природы и творим, мы знаем в ней все оборудование и аппаратуру, здесь мы — часть ее. На других она наводит страх, но для хирургов операционная комната — это их рабочее место, где проявляется их искусство — искусство художников хирургии (если так можно сказать?).
Все хирурги нашего госпиталя проводили в операционных основную часть рабочего времени. Все они были частнопрактикующие доктора, зарплаты от госпиталя не получали и административно никак от него не зависели. Доктор в Америке — свободная профессия, такая же, как художник и юрист. Деньги докторам платит не госпиталь, а страховые компании пациентов или они сами. Доктора принимают больных в своих частных медицинских офисах. Чем лучше репутация доктора, тем в более дорогом районе расположен его офис.
У всех хирургов с госпиталем есть формальный договор. По нему госпиталь дает доктору «привилегии», право — какие операции доктор может делать. Список операций зависит от специализации доктора на тренинга — в резидентуре. Доктора с привилегиями называются «аттендинги». От страховых компаний пациентов госпиталь получает деньги, намного реже и от самих больных — один день лечения в нашем госпитале стоил около полутора тысяч долларов. Госпиталю выгодно иметь контракты со многими хирургами, и чем больше они поставляют пациентов, тем лучше. За это он предоставляет им рабочее место в операционных и в палатах и обеспечивает всем необходимым: инструментами, оборудованием и лекарствами.
За полтора года в нашем госпитале я насмотрелся на стиль работы моих коллег. У нас работали более ста хирургов. Свои деньги они «делали» (как принято говорить в Америке) в операционной. Ортопедические операции стоят дорого — от полутора до десяти тысяч долларов, иногда и больше. Поэтому в свои операционные дни хирурги назначали по четыре-пять операций подряд, и проводили там долгие часы — с утра до вечера. У многих были контракты еще с другими госпиталями, они оперировали и там. Некоторые из них буквально мотались из госпиталя в госпиталь: утром операции в одном госпитале, вечером — в другом месте, а по субботам-воскресеньям — еще и в третьем, по вызовам на дежурства. Нечего и говорить, что такая работа приносила им большие доходы, но она и выматывала их силы. Хирурги любили жаловаться:
— Ах, как я устал… сам не знаю — для чего я себя так мучаю?..
На самом деле они знали: для денег. Они зарабатывали по двести — триста и даже по пятьсот тысяч долларов в год. И чем больше они зарабатывали, тем больше им хотелось. Сила денег завлекает всех, в Америке — особенно.
Но в госпитале у хирурга есть и другое рабочее место — в палате, у постели пациента. Каждый доктор проводит там часть рабочего времени. Сколько времени — это зависит от тяжести состояния больного и, конечно, от внимательности доктора. Были у нас доктора, которые внимательно осматривали своих больных. Но таких были единицы. Большинство из них всегда торопились, уделяли пациентам мало внимания, поверхностно оглядывали их повязки после операции, а то и этого не делали. В американских госпиталях пациенты одного доктора не концентрируются в одном определенном отделении, а лежат по разным этажам.
В зависимости от популярности и занятости у каждого доктора лежало в госпитале одновременно по пять — семь больных. Обычно после операции выписывали быстро — через три — пять дней. Лежали они на разных этажах, доктора ходили вверх-вниз, торопливо переходя из палаты в палату. Заглянет такой доктор к своему пациенту после операции, спросит с порога:
— Ну, как вы себя чувствуете?
И даже не дождавшись конца ответа, переходит к другому — с тем же вопросом и такой же реакцией. Потом сделает в истории болезни короткую быструю запись и уезжает — спешит к себе в офис или в другой госпиталь. И общих обходов со старшими докторами у нас не было. Только резиденты должны были обходить больных с аттендингами и слушать, что они им говорят. Для резидента слово аттендинга — закон. Но резиденты тоже почти всегда заняты в операционной. Поэтому между аттендингами и резидентами контактов было мало. Однако всю работу по выхаживанию больных за аттендингов должны были доделывать резиденты и помощники врача (Physician Asistent — вроде фельдшера в русской медицине).
Все это вызывало много сложностей и недовольств со стороны больных. Но над американскими докторами начальников нет, за свою работу каждый отвечает только перед законом. Указывать им — что и как делать, не имеет права никто, включая директора и профессора. Рекомендовать и просить они могут, но не указывать. Если конечно, не случилось что-то особое.
