Но не все американцы и не сразу доверяли русскому доктору. Перед тем как записаться ко мне на прием, некоторые по телефону расспрашивали Изабеллу, какую резидентуру я прошел, имею ли лицензию и сертификат комитета по моей специальности. Теперь все эти данные каждый может найти в Интернете.
Как-то заявился ко мне на прием бизнесмен лет шестидесяти. У него был довольно сложный случай заболевания спины, он уже обошел нескольких докторов, но диагноз оставался неясным. Пока я его обследовал, он смотрел на меня скептически. Расплачиваясь за визит с Изабеллой, он буркнул ей:
— Скажите вашему доктору, чтобы поменьше занимался сексом.
Замечание было абсолютно странное, нелогичное и даже глупое (возможно, он и был дурак). Я понял, что к этому больному мне надо подбирать ключи. На следующем визите я стал подробно рассказывать ему, что думаю по поводу его болезни.
— Спасибо, док. Вы — первый, кто нашел время толково мне все разъяснить, — сказал он.
Потом я сумел его вылечить. Он проникся доверием, звонил очень дружественно и посылал ко мне лечиться чуть не всю свою семью.
Интересно, что подобная настороженность в отношениях друг к другу врачей и пациентов взаимная — у американцев и у русских. От многих русских коллег я слышал, что они не любят лечить американцев.
— Почему?
— Все они какие-то высокомерные — приходят в офис, будто одолжение тебе делают…
Мой помощник Леня Селя долго не мог привыкнуть к американским больным. Насколько легко и просто он общался с русскими, смеялся и шутил с Мишкой-одесситом, настолько натянутым становился с американцами. Бывало, он помогал мне делать что-либо американскому больному, тот с ним дружелюбно и весело разговаривал, шутил, смеялся. Но, как только Леня от него отходил, сразу заявлял:
— Все американцы говнюки и зазнайки.
— Почему ты так говоришь?
— А как он на меня смотрел и как ехидно со мной говорил!
— Никакого ехидства я не заметил, напротив, он был любезен и весел. Это нормально.
— Нормально? Ну, нет! Он все говорил с подковыркой.
Это был типичный пример невосприятия другой культуры поведения. В отличие от русских большинство американцев в общении легкие и веселые. Леня, хотя и сам остряк, воспринимал это как личную обиду.
Я лечил сотни русских иммигрантов, но около половины моих пациентов были американцы. И мое личное мнение, что лечить их намного приятней, легче и к тому же, выгодней, чем русских. Важное значение имеет психологическая разница понимания и восприятия медицины. Американцы к медицине вообще, и к операциям в частности, относятся доверчивее, спокойнее и по-деловому. У них нет страха перед операциями — сказывается прогресс американской медицины в течение последних десятков лет и популяризация этого прогресса всеми средствами информации. Люди уверены в высоком качестве своей медицины (правда, если случаются осложнения, они с той же уверенностью подают в суд на докторов).
Мои русские пациенты при слове «операция» впадали в панику:
— Ой, доктор!.. Ой, я не выдержу!.. Ой, а нельзя ли таблетками?..
Приходилось еще и еще раз подробно объяснять, почему показана операция. Но все равно они не могли решиться:
— Ой, доктор, я должна подумать…
— Ой, лучше я приду через полгода…
— Ой, я не знаю…
И все начинается с «Ой!»
Но даже поразительно, как просто относятся к операции американцы. Они легко идут на шунтирование сердечных сосудов и замещение клапанов, на онкологические операции и на протезирование суставов. Некоторые из наших пациентов имели по три-четыре искусственных сустава! Не задавая лишних вопросов, они решительно идут на операцию, по-деловому рассчитывая свои возможности. У нас с Виктором была одна больная семидесяти с лишним лет, у которой был сильный артрит. Ей уже сделали замещение одного тазобедренного и одного коленного сустава на искусственные, но с течением болезни возникали боли в других суставах. А она любила путешествовать, летала и плавала по всему миру. Готовясь к очередной поездке, она приходила в госпиталь и говорила:
— Замените мне следующий сустав, а то через пару месяцев мне уже надо ехать.
Вскоре после начала работы в Америке я заметил, что американцы очень терпеливы к физическим страданиям. Если в одной палате рядом лежали американец и русский и им была сделана одинаковая операция в один и тот же день, то при врачебном обходе на следующее утро на вопрос о самочувствии американец ответит слабым, но ровным голосом:
— Спасибо, док, я о'кей.
А его русский сосед начнет причитать:
— Ой, не спрашивайте… Ой, я всю ночь не спал… Ой, сделайте еще укол!..
И так до самого выздоровления. Правда, частично это можно объяснить тем, что физически и морально бывшие советские люди сильно потрепаны всей предыдущей тяжелой жизнью, «висением вверх ногами на острове Скалы». Общее состояние здоровья русских пациентов одного возраста с американцами почти всегда намного хуже.
Одним из моих первых врачебных откровений после эмиграции было то, что в Америке доктора не скрывают от пациентов диагноз рака, как в России. Они прямо говорят:
— У вас рак.
Если бы доктор попытался скрыть диагноз, пациент мог бы за это подать на него в суд. Другой вопрос — что происходит в душах тех больных. Дома они могут плакать, но с докторами предельно деловиты:
— Док, какое вы предлагаете лечение?
Состояние современной медицины позволяет во многих случаях продлить их жизнь. Однако если болезнь запущена, они все так же по-деловому спрашивают:
— Док, сколько мне осталось жить?
И такое же смиренное отношение к спиду.
Хотя в нашем госпитале, среди относительно состоятельных белых людей, было мало больных спидом, но, приходя на прием к хирургу, все они сразу заявляли:
— Док, если вы будете делать мне операцию, я хочу вас предупредить, что у меня положительный анализ крови на спид, и я принимаю лекарства.
Хирург в таком случае на операции надевает специальные перчатки с вмонтированной металлической сеткой.
Ну, а почему я написал, что американцев лечить выгодней? Хотя это никогда не имело для меня решающего значения, но я должен сказать, что частные страховые компании платили за больных американцев намного больше, чем «Медикейд» и «Медикер» за иммигрантов. При одинаковых операциях за русского больного я получал от «Медикейда» 500 долларов, от «Медикера» 1500–2000, а за американца с частной страховкой — от 4000 до 6000 и выше. Мой самый большой гонорар составил 14 000 долларов — конечно, за американских больных. И хотя американцев было меньше половины от общего числа моих больных, деньги за их лечение составляли львиную долю моего заработка — около 250 000 долларов в год.
Как-то я лечил молодую и небогатую американку двадцати пяти лет. Она собиралась вскоре выйти замуж, а у нее было врожденное укорочение одной ноги на 5 сантиметров. Ее жених любил ее и даже просил не делать операцию. Но она мне сказала:
— Доктор, на свадьбе я хочу идти под венцом ровной походкой.
Сама по себе история трогательная. Я объяснил ей:
— Вы должны знать, что при всех операциях есть риск.
— Доктор, я вам доверяю, — просто сказала она.
Я удлинил ей ногу по методу Илизарова. Потом, хотя всегда я постоянно был занят другими
