Анэт хотела возразить, сказать, что не чувствует в себе влияние чужеродной силы, но смолчала, боясь накликать беду. Энин прикусила язык, так и не выдавив из себя проклятий в адрес вампира – он был прав.
Над временным лагерем, разбитым меж двумя деревьями под негреющим солнцем, растянулась пелена молчания. Все погрузились в мысли и каждый проклинал свою судьбу, каждый, кроме Батури. Он думал совсем о другом, о ребенке, что остался в мертвом селении, о ведьме, жить которой осталось недолго, о том, что будет дальше, когда его миссия будет окончена и он выпроводит живых за границу «купола». Не давали покоя и слова ведьмы. Каэль ведет охоту и, видимо, приобрела она широкий размах, если даже деревенским колдуньям известно об этом поиске. А ведь сейчас, когда он не может обратиться в кожана и за день оказаться уже в другом конце Хельхейма, когда он привязан клятвой к двум живым и обязан тащиться в их темпе, выследить его не составит труда. Надо было что-то решать, попытаться как-то обезопасить себя, защититься. Но мысли вновь возвращались к ребенку, тихо спящему за непроницаемой для магии вуалью. Что будет с этим маленьким чудом и почему ведьма, столь тщательно беспокоясь о его безопасности, так беспечно отнеслась к грядущей смерти?
– Клавдий, а ты барон? – невпопад спросила Энин, вырывая Батури из пелены гнетущих мыслей.
– Откуда к тебе на ум пришли такие глупые мысли? – вопросом ответил вампир.
– Та женщина, она назвала тебя Савильеном де Медичи, – вмешалась Энин. – Так ты вправду барон?
– Граф, – усмехнулся Клавдий и, помрачнев, сухо отрекомендовался: – Единственный наследник лорда Фригоя, потомственный хранитель седьмой королевской печати, высший советник Малого Ордена, генерал восточного гарнизона Стигии.
– И вампир, – стеклянным взглядом наблюдая за графом, отчеканила Энин.
– И Высший вампир, – согласился Батури.
– Как ты им стал? – спросила Энин и ее мутный взор просветлел, запылал интересом. Клавдий не нашел в себе сил, чтобы отказать, тем более ему так давно хотелось скинуть с себя тяжесть воспоминаний, что он не выдержал и заговорил:
– Я был им с детства. Да, такого не бывает, ведь вампиры бесплодны, за исключением тех, кто достиг голконды, вампирского рая. Мой отец его достиг, один из немногих, кому хватило для этого сил и везения. Но сын его родился человеком. Мальчик был человеком, рос подвижным и жизнерадостным, единственное, что его беспокоило – ужасные сны. Он не догадывался, из-за чего приходят эти кошмары и не знал, как от них избавиться. Не понимал он и того, почему две ранки, две маленькие точки на его запястьях никогда не заживают? А позже перестал обращать на них внимания, привык к кошмарам и продолжал жить своей безмятежной и непринужденной жизнью. Его не заботило, почему в огромном замке нет прислуги, он думал, что так живут все лорды, что это нормально. В ярком свете беззаботной жизни, мальчик даже не задумывался, кто готовит пищу, убирает в комнатах и ведет другое хозяйство. Отец любил своего сына, ни к чему не принуждал, обучал его магии и владению оружием, рассказывал, сидя у камина, сказки и стародавние былины, вместе они ходили на охоту и учились стрелять из лука. Клавдий был доволен своей жизнью и ни о чем не задумывался. И было так до двадцатипятилетия. Тогда в отцовском замке появилась девушка, которая тут же украла сердце юноши и отняла у него покой. Была она красива, как богиня из мифических рассказов, вокруг нее сиял свет доброты и понимания, любви и непринужденности. Не было никого и ничего, что могло бы сравниться с этой богиней. Но отец сделал из нее любовницу, пастельную угодницу для своего ненасытного нрава. Хрупкая идиллия раскололась. А когда однажды отец застал своего сына в постели наложницы, для юного Клавдия открылась страшная тайна своего происхождения. В тот день от ярости и жажды крови у него впервые прорезались клыки и он узнал о своей вампирской сущности, о том, что отец на обедах поил его людской кровью, а уроками магии приближал сына к посвящению в Высшие. Была битва и в живых, если это подобие можно назвать жизнью, остался только один. Он перед тобой.
– Это… – Анэт беззвучно шевелила губами, пытаясь подобрать слова, но не находила их. – Это ужасная история…
– И одновременно романтичная, – благоговейно протянула Энин. – А что случилось с девушкой?
– Она любила молодого виконта, – с готовностью продолжил Батури. Ему хотелось выговориться, но, даже желая этого, он не мог рассказывать от первого лица, делал вид, что повествует не о себе, а ком-то другом, чужом для себя… вампире. – Алекто, так звали наложницу старшего де Медичи. Чтобы навеки быть со своим возлюбленным, она попросила его о страшном одолжении: сделать ее одной из вампиров. Глупый юноша согласился и тогда впервые вкусил свежую, теплую кровь, пульсирующую жизнью, душистую и пьянящую, как молодое вино. В отличие от отца, он не умел превращать в вампиров, не мог обучать магии, не знал, как правильно пить кровь, чтобы достичь голконды или хотя бы – высшей ступени посвящения.
Алекто была обречена на вечную жажду. Каждую ночь ей приходилось выходить на охоту, она боялась солнечного света и серебра, страшилась и презирала людей. Юный граф все же нашел способ, благодаря которому сделал из своей возлюбленной Высшую, для этого пришлось пожертвовать жизнями многих, десятки раз нарушить запрет Балор Дота на убиение людей, запугать не одну деревню, жившую по соседству с замком, и все же он достиг своего. Сумел умерить пыл Алекто, уменьшить разрушительное воздействие ее жажды. Но к этому времени Алекто из великолепной богини уже превратилась в кровожадного монстра. Их пути разошлись и девушка отправилась в «долгую дорогую», чтобы забыть о графе, стать мудрее и изменить свое отношение к миру… – Клавдий замолчал, отгоняя от себя видения прошлого.
– Бесподобно, – выдавила Энин.
– Ужасно, – в один голос с сестрой пробормотала Анэт.
Клавдий сидел, прислонившись к стволу дерева, и молча смотрел на двух девушек. В сознании его мелькнула мысль, что несмотря на родство, близняшки были непохожи. Нет, внешне, если не брать во внимания цвет волос и глаз, они почти одинаковы, но вот характеры их кардинально разнились. Мимолетная мысль улетучилась, и Клавдий вновь подумал об оставленном в мертвом селении ребенке.
Тем временем солнце уже опустилось за горизонт и мир окунулся во мрак. Повеяло ночным холодом и вездесущий предзимний мороз, который с закатами лютовал особо сильно, уже начал проникать под одежду и кусать кожу. Ожил сумрачный лес. Вдали, где деревьев было значительно больше, завыл волк, в тон ему взмолились луне другие собратья, запричитали совы, зашуршали мыши и зайцы, ищущие спасения от ночных хищников. Сердца девушек стали сжиматься от страха, и сестры невольно подсели ближе к вампиру, в котором чувствовали своего защитника. Клавдий же не обращал на ночную опасность никакого внимания и думал о другом, сознание его унеслось далеко от небольшой поляны, на которой расположились он и живые, вернуло вампира на полдня назад, а быть может еще дальше, в забытое прошлое.
Батури резко встал, широким жестом начертал в воздухе защищающее заклинание и обвел магией небольшую стоянку. Удостоверившись, что заблудшие неупокоеные, если таковые появятся, звери и люди не опасны для охраняемых им девушек, заговорил:
– Разведите огонь, отужинайте и ложитесь спать. Меня не ждите, – короткими фразами отдал он приказы и уже собирался обратиться в кожана, когда его остановило нежное касание девичьей руки.
– Ты куда? – уточнила Энин.
– На охоту, – обрубил Батури и, вывернувшись из хватки, взмыл в ночное небо в образе огромной летучей мыши.
Вампир улетел, а девушки остались наедине и решили послушаться совета Клавдия: развели огонь, отужинали, а затем приготовились ко сну. Никто из них не покидал начертанный вампиром круг, хотя Энин чувствовала в себе силу, превышающую магию Клавдия. Но усиливать охранные чары не стала – немертвых поблизости она не ощущала, а на уроках колдовства Арганус прежде всего обучил Энин находить признаки волшбы, распознавать эманации в энергетических линиях, присущие любому неупокоенному, ведь без магии никто из них не мог бы существовать. Некромантия была слаба тем, что слуг и рабов всегда можно было почувствовать. К тому же на контроль над поднятыми уходило слишком много сил. Живой некромант при всем своем желании не мог долго руководить своей армией. Куда больше Энин любила боевую магию, которая разрушительнее сотни немертвых, и ритуалы оживления, благодаря которым даже живой некромант мог не волноваться за разрыв связи с рабом – ритуал прикреплял поднятого надежнее заклинаний.
