Нырнешь — не вынырнешь! Со скрипом сдвинутся плиты над головой, как тогда, при взрыве балаклавской мины, и уже не шевельнуть ни рукой, ни ногой, удушье перехватит горло, перед глазами тьма…
Григорий торопливо отгонял эти мысли, недостойные будущего моряка.
Но разве он все-таки будет моряком?
Брызги не только солоны — они горчат. Сильнее начали давить костыли под мышками. Это Григорий вспомнил о них. Разве возьмут с костылями на корабль?
Ну что ж! Не возьмут — останется на маяке, будет маячником, как дядя Илья. Но никуда не уйдет от моря.
ПРЕДУПРЕЖДАЮЩИЙ КРИК ШТОРМА
Дядя Илья, видно, и сам был не прочь, чтобы Григорий остался служить на маяке.
Впрочем, может, его радовало появление нового свежего слушателя? Ведь он достиг уже того возраста, когда любят в часы досуга наставительно рассказывать свою биографию или просто приводят к случаю разные поучительные факты. На маяке же население маленькое — раз, два и обчелся, со всеми давно уже обо всем переговорено.
Дядя Илья очень большой, массивный. Тельняшка, штопаная-перештопаная, чуть ли не лопается на широченной его груди. Однако говорит он, как кажется Григорию, с преувеличенной вежливостью, произнося «ы» и «у» по-черноморски мягко: вместо «выпить» — «випить», вместо «прошу» — «просю».
Вот и сейчас он решил воспользоваться выдавшейся свободной минуткой, чтобы продолжать «приучать хлопца к делу». Слышно: осыпается земля на спуске под его размашистой боцманской поступью. Значит, сверху увидел Григория и спешит к нему с каким-то новым наставлением.
А тут, как назло, страшно хочется спать.
Блестящие, словно бы отполированные, пологие волны неторопливо изгибаются навстречу. Суетливо бегают рядом рачки-бокоплавы. Вода шелестит у ног, обегая торчащие камни. Отсвечивает на солнце разноцветная крупная галька. Рыболовные крючки, разложенные у воды, ярко сверкают. Глаза слепит, веки все больше тяжелеют, смыкаются…
Но дядя Илья уже тут как тут.
— Морем любуешься? — доносится откуда-то сверху его недовольный голос.
— Ну любуйся, любуйся! А ведь с зюйд-веста шторм идет.
Пристроившись рядом на берегу, он с выматывающей душу медлительностью начинает ковыряться в своей трубке и, громко сопя, продувать ее.
— Это нехай себе больные-отдыхающие морем любуются, — бурчит он в перерывах между продуванием. — Других делов у них больше нет. А ты же не отдыхающий-больной? Ты же собираешься работать при море. Значит, не любоваться им должен, а вникать в него, понял?
Шторм? Дядя Илья сказал, что идет шторм? Но ведь небо безоблачно, чайки лениво покачиваются на воде.
— Чайки, чайки! — передразнивает дядя Илья. — Устарели они, чайки твои. Наука уже дальше чаек пошла. Чи я не объяснял тебе, что есть такой предупреждающий крик шторма?
Григорий молчит. Угрелся на солнце, неохота разговаривать.
— Впереди шторма, чтобы ты знал, идет сильный шум под водой. Идет, учти, очень быстро и обгоняет морские волны. Сам шторм черт те где еще, у берегов Турции или Болгарии, а шум подводный — уже вот он я!.. Но невооруженным ухом его не слыхать, — с важностью добавляет старый маячник.
— Недоступный он для нашего человеческого невооруженного уха. Доступный только для всяких морских тварей, медуз или рачков-бокоплавов например. Ты их видал, бокоплавов?
А то нет! Не только видал, но и ловил не раз. Рачки эти обычно греются на прибрежных камнях, а перед штормом с поспешностью перебираются на берег. Медузы же, спасаясь от шторма, наоборот, уходят в глубь моря, чтобы их не выбросило волной на берег.
— Ты, однако, на медуз не смотри, — продолжает поучать дядя Илья. — Есть приборы, которые поумнее медуз. На них и смотри.
Григорий не прерывает дядю Илью. Ага! Слышно, он уже продул свою трубку. Теперь начал неторопливо большим пальцем уминать в ней табак. О! До раскурки еще далеко.
Сияющее пространство все наплывает и наплывает от горизонта. Что-то успокоительно бормочет волна, будто убаюкивает. Шторм? Какой там шторм!
Сонно слушает Григорий о приборах «умнее медуз». Их устанавливают на тридцатиметровой глубине вдоль берега. Там они и улавливают приближение шторма за несколько часов до того, как первая волна его со вздыбленным белым гребнем ударит о берег.
О! Несколько часов! Можно еще безмятежно поклевать носом, посидеть не двигаясь, на разогревшейся береговой гальке…
…Стоило бы, пожалуй, Григорию и дяде Илье отвести на мгновение взгляд от моря, оглянуться на розовато-голубой, с белыми прожилками, обманчиво спокойный отвес Ай-Петри. Вон откуда, из-за спины, с оста, а не с зюйд-веста надвигается на них сокрушительный шторм — подземный, хотя он пока еще и не в нескольких часах, а в нескольких неделях пути от мыса Федора…
ЗЕМЛЯ РВАНУЛАСЬ ИЗ-ПОД НОГ
В середине лета дядя Илья получил отпуск и поехал к родичам в Киев. С собой прихватил и Григория, чтобы показать его тамошним врачам.
А когда Григорий и дядя Илья вернулись, то оказалось, что в Крыму было землетрясение! Вот оно как! Никто, правда, на мысу не пострадал, и разрушений не было, только пес Сигнал потерял голос от лая.
Григорий очень жалел, что такое интересное событие произошло без него. Не повезло! В кои веки землетрясения те случаются, так на ж тебе — угораздило отлучиться!..
Прошел июль, миновал и август. В сентябре Григорий начал ходить в школу, которая находилась неподалеку от маяка.
Дни были еще жаркими, но от Ай-Петри по вечерам уже тянуло холодом.
На маяке в тот вечер долго сумерничали, ожидая тетю Пашу, которая задержалась в больнице. Она пришла в двенадцатом часу, поворчала на дядю Илью и Григория из-за того, что малыш еще не уложен, и разогнала по койкам всю честную компанию.
Но тут принялся скулить у двери Сигнал. Григорий распахнул дверь. Почему-то Сигнал ухватил его зубами за штанину и потащил через порог.
Ночь была темная. Остро пахли водоросли — казалось, это рыбаки вывалили тонны рыбы внизу под обрывом. Цикад слышно не было, хотя спать им еще не полагалось. По-прежнему Сигнал вел себя странно. Припадал на передние лапы и взлаивал сорванным голосом, будто хотел что-то объяснить, о чем-то предупредить.
— Нашел время играть! — зевая, сказала тетя Паша с кровати. — Оставь его, дурака, пусть побегает…
Григорий долго не мог заснуть. Обычно шум прибоя убаюкивал, но сегодня он был какой-то непонятный, неравномерный. Так стучала кровь в висках, когда Григорий лежал больной. Но разве море может заболеть?
