а?! А я и не догадалась сама. И еще шлюха, которая совращает мужчин и добивается от них чего угодно своим телом. — Она посмотрела на него с настоящей ненавистью. От апатии и опустошенности не осталось и следа. — Я эти слова с двенадцати лет слышу. Ты не оригинален, Костя. Именно это орал мне на ухо отчим, чтобы оправдать себя, избивая и насилуя через два месяца после того, как умерла моя мать. Это он орал мне в ухо следующие четыре года, продолжая делать со мной то же самое каждую ночь. Пока я не оказалась достаточно сильной, чтобы убить его, пьяного, заснувшего на мне.
Она резко отвернулась, стиснув зубы от боли. Надо было замолчать. Немедленно умолкнуть. Об этом не знал никто, кроме Димы.
Но бушующие внутри чувства: ненависть, обида, злость, боль, просто, усталость от всего — уже не поддавались контролю. Они выплескивались из нее. И, казалось, она просто взорвется, если не выскажет все. А он еще смел упрекать ее. Да что он знал о ней и ее жизни, этот Соболев?!
— Я люблю Диму?! — Она рассмеялась, горько, хрипло. — Я ненавижу его! Ненавижу так же сильно, как ненавидела отчима, от тела которого он помог мне избавиться. Только его убить — мне сил никогда не хватит. Я ненавижу его! — Повторила Карина, уткнувшись головой в кафель. — Он тогда еще на улицу ходил, когда не мог больше управлять желанием и жаждой насилия. А тут я, какая-то девчонка, пытающаяся дотащить тело до ближайшей речки. Он был таким тяжелым. Безвольным, как тряпка. Но таким тяжелым, Господи… — Невпопад добавила она, потонув в воспоминаниях.
Карина не могла это контролировать, воспоминания, прошлое, с головой захлестывали ее. Она теряла ощущение реальности.
— Картов избавился от него. Не знаю, как. Просто позвонил кому-то, а меня увел. Ему понравилась идея, что теперь не надо искать, на кого нападать. Я всегда рядом, и меня можно насиловать, сколько душе угодно. И меньше шансов, что он погорит на своих пристрастиях. А ты думаешь, что я люблю его за это?! Двадцать лет! Двадцать лет он меня мучил, а я его люблю?! Да я у него в руках, и ничего не могу с этим сделать. Он и сейчас может обвинить меня в том убийстве, если захочет. А я не хочу умереть на зоне за ту сволочь! За что угодно, но не за того…
У нее больше не было сил стоять. Карина сама не заметила, что сползла по стенке вниз, и сейчас почти лежит на полу, кутаясь в полотенце.
Ярость схлынула, словно волна отступила назад. Осталось пустота. Огромная, черная. Безразмерная. Поглотившая всю ее.
— Уходи. Не убьют они меня. Я тоже научилась играть по вашим правилам за эти годы. — Закрыв глаза, она устроилась щекой на плитке. — Они знают, что если я умру, в газеты попадут факты, которые, если и не уничтожат их, то подмочат репутацию. Перед выборами это никому не надо. У меня есть несколько хорошо знакомых журналистов, которые получат много фото и файлов, в случае моей смерти. Так что, не убьют. Накажут — да. Ну и пусть. Зато, я хоть раз смогла испортить его планы. Хоть раз выступила против. — Она уже шептала и сама себя плохо слышала. Голос сорвался окончательно. — А ты… Шамалко против тебя же. Дима говорил. Ты используешь это. — Невнятно закончила Карина.
Она слышала его шаги. Понимала, что Соболев подошел к ней. Но даже отползти не могла, хоть подсознание надрывалось, требовало этого. Все, сегодня Карина дошла до предела. И пока ей не дадут время прийти в себя, она ничего уже не сможет.
Пальцы, такие горячие в контрасте с плиткой пола, мягко погладили ее щеку. Прошлись по лбу, поправив разметавшиеся мокрые волосы. Потом его руки обхватили ее плечи, и Соболев заставил ее встать, почти сам поднял.
Карина, раскрыв глаза, посмотрела на него. Без удивления или вопроса. Даже этих эмоций она сейчас не могла испытать. Просто хотела понять, что он делает? Зачем?
Но по его лицу ничего невозможно было разобрать. Даже реакции на то, что она только что рассказала. На ее признание в убийстве.
— Собирайся. — Велел он, увидев, что Карина смотрит. — Мы улетаем сегодня в час.
Она скривилась.
— Не надо. Я не прошу защищать меня от них. Да и… Картов, он не отпустит меня. — Веки снова закрылись. — Я уже раз поверила, что это возможно. Но он… он — не отпустит.
Она не сопротивлялась, позволила отнести себя в спальню и уложить на кровать. Пусть и совсем не понимала, с какой стати Соболев нянчиться с ней? Потому что он не забывает своих долгов? Бред. Кто она, а кто он? Какие долги и обязательства?
Да и не надо оно ей.
— Боря. Да, плюнь ты на это! Да, да. Я уже знаю. Не важно.
Он с кем-то говорил по телефону, похоже. А Карина вдруг поняла, что у нее голова раскалывается.
Свернувшись клубочком, она зарылась с головой под одеяло.
— Уйди. У себя в номере разговаривай. — Прошептала она, сомневаясь, что он ее слышит.
Но Костя, неожиданно, заговорил тише, словно поняв, что ей хуже от его криков по телефону.
— Давай сюда своих ребят. — Велел он кому-то в трубке. — Нет, не в мой. К номеру Карины. И сам чтоб тут был через пять минут. Мне надо уйти.
— Не хочу никого. — Захныкала Карина, не беспокоясь о том, как это звучит. — Убирайся!
— Собирайся. — Повторил он, опять погладив ее, только теперь по растрепанным волосам на макушке. — Самолет через четыре часа.
Она затряслась в беззвучном смехе.
— Картов не отпустит. Я же говорила. Даже когда обещал, не отпустил. Сейчас — тем более.
— Теперь я тебе обещаю, что отпустит. — Жестко ответил Костя.
А потом она услышала шаги. Соболев вышел из комнаты.
Вот и хорошо. Она хотела одиночества.
Очень хотела. Правда.
Глава 11
Никольский явился в номер Карины через четыре с половиной минуты вместе с парнями, которых притащил в Киев для охраны самого Соболева. За это время Косте лишь частично удалось взять себя руки.
Подумав, что все-таки, уважает Бориса за столь пунктуальное исполнение его требований по времени, он резко обратился к охранникам.
— Один — чтоб стоял у дверей, второй, вместе с тобой, Боря, будет в номере. Не пускать никого, кроме меня. Ни-ко-го. — По слогам повторил он. — Без разницы, кто явится, хоть сам Президент. Никого. Ясно? — Он внимательно и требовательно посмотрел на троих мужчин.
Те кивнули, очевидно, увидев по глазам, что босс пребывает в редком для себя состоянии бешеной ярости.
— Хорошо, давайте, решайте сами, кто-где. — Махнул он.
После чего Соболев повернулся и глянул на Никольского, который, похоже, очень старался разобраться в том, что творится, осматривая обстановку. Его взгляд демонстративно задержался на разбитом зеркале (тут Костя ничего не мог ему объяснить, сам не знал). Прошелся по обрывкам платья (это Константин просто не собирался объяснять, пусть катится подальше со своими догадками) и опять замер на Соболеве.
— Что случилось? — Поинтересовался, наконец, Борис, протянув ему тонкую папку.
Костя машинально взял ту и открыл.
— Ее будут пытаться убрать. Хоть сама Карина и не верит в это. Я — практически не сомневаюсь. — Проговорил он, вчитываясь в текст, которого оказалось слишком мало.
— За что? — Борис, определенно, ничего не понимал. — Она же всего лишь шлюха, хоть и…
— Заткнись. — Соболев голоса не повысил, но Борис тут же умолк и напряженно посмотрел на
