– А что это там нарисовано?
Пацюк тяжело вздохнул. Когда-то лихо подогнанные под евростандарт стены были испохаблены множеством рисунков. Вернее, рисунок был один, но постоянно повторяющийся: божья коровка. Сколько их было, маленьких и больших изображений? Сто, триста, пятьсот?.. Даже если она сосчитает их, – Кирюшу все равно не вернешь.
– Что это? – еще раз переспросила Настя. Пацюк вздохнул: диагноз налицо.
– Вы не знаете, почему именно божья коровка? – запоздало спросил он.
Настя пожала плечами. В детстве брат, как и все мальчишки, обожал лошадей и собак и даже разводил меченосцев в крошечном круглом аквариуме… Но божья коровка!
– Вы не в курсе, чем он занимался в последнее время? – спросил у Насти стажер, увязавшийся за ней на кухню.
Настя вытряхнула пепельницы в мусорное ведро и принялась с остервенением их мыть.
– Так вы не в курсе? – продолжал наседать Пацюк.
– Я не знаю… Мы не виделись три года… Тогда он был студентом культпросветучилища.
– А потом?
– Он почти не звонил. – Если следователю Настя соврала, то от сопровождающего решила отделаться полуправдой.
– Да… – Пацюк закатил глаза. – Время такое. Все связи рвутся. Тем более – родственные…
– А разве вы не установили, где он работал? Впрочем, глядя на кислую физиономию Патока, она уже предчувствовала ответ – нет, не установили.
– А его подруга? Разве она не знала?
– Смекаете, – поощрил Настю стажер. – Вам нужно работать в органах. А насчет его подруги… Она этого не знала… Да ее и не особенно трясли. И никого не трясли. Случай-то ясный.
Настя намертво завинтила кран: “ясный случай”, с которым никто не хотел возиться, произошел с ее младшим братом. Любимым и погибшим.
– Ну все, – сказала она. – Я уже здесь освоилась. Спасибо вам.
Это был прозрачный намек, и Пацюк его понял.
– Уже ухожу. Если что – звоните.
Он вынул из нагрудного кармана пиджака ручку и что-то нацарапал на обоях у двери.
– Это мой домашний. Или нет… – Он неожиданно передумал. – Я сам вам позвоню. Завтра с утра. Часов в одиннадцать. Ничего?
– Ничего.
Когда Настя вернулась в комнату, Пацюк застенчиво перерывал стопку с видеокассетами.
– Вы не возражаете, если я возьму несколько?
Чужие люди роются чужими руками в Кирюшиных вещах… Да еще собираются умыкнуть их самым наглым образом!..
– Не возражаю, – только и смогла выговорить Настя.
– Вот. Четыре штуки. Завтра принесу. Спокойной ночи. Приятно было с вами познакомиться. И до завтра…
…Когда за стажером захлопнулась дверь, Настя опустилась на краешек кровати. Как же она устала! А как мечтала приехать к брату! Все эти три года. И вот она здесь, а Кирюши нет. И никогда больше не будет. Есть дурацкие подушки и дурацкое видео, дурацкие кассеты и дурацкие пепельницы, а Кирюши нет. Все эти вещи, сиюминутные и непрочные, равнодушно пережили своего хозяина. И теперь так же равнодушно взирают на Настю.
Нет. Плакать она больше не может.
И почему только она не настояла на том, чтобы сына назвали Кириллом? Ведь она хотела, а Заза решил – Илико. И мальчика назвали этим именем, и многочисленная родня Зазы – зугдидская и цхалтубская – очень этому радовалась. А у Насти не было никакой родни, кроме Кирюши. Да и сам Илико никогда не принадлежал ей по-настоящему. Он был сыном своего отца, Зазы.
Настя вытащила из потертой сумочки кошелек: в большом отделении лежала одна большая фотография, склеенная из двух маленьких: Кирилл и Илико. На фотографии им обоим было по восемь. Два маленьких восьмилетних мальчика, между которыми нет ничего общего. Сейчас Илико двенадцать, почти взрослый, похожий на настоящего хевсура. На Зазу.
…Настя вышла замуж, когда ей едва исполнилось семнадцать. Нет, не вышла, – бросилась, как в омут с головой, так будет вернее. За первого встречного, а им оказался Заза Киачели. Он был вдвое старше ее, но на это можно было закрыть глаза. Вот она и закрыла. И свою первую брачную ночь тоже провела зажмурившись. От Зазы пахло крепким потом и крепким хозяйством, он не тратил время на нежность. Какая уж тут нежность, если на тебе веригами висят виноградник и сыроварня. И с десяток инжирных деревьев.
Заза Киачели появился в пыльном городишке у моря за год до появления на свет Кирюши. Насте тогда было восемь: девочка с косичками и вечно разбитыми коленками. И пока она подрастала, подрастал и дом Зазы – на южной оконечности Вознесенского, у скал, лицом к морю. Он завершил строительство в тот год, когда погиб их отец. И посватался к Насте в год, когда умерла их мать.
Настя до сих пор помнила день сватовства во всех подробностях: было самое начало ноября, она только что привела из продленки Кирюшу и чистила картошку на ужин. Картошки оставалось не так уж много, а
