— Чего ты хочешь? — пролепетал он. — Чего ты хочешь от меня?
— Забудьте о картине. Забудьте и никогда о ней не вспоминайте. Езжайте в свой Эссен, и никто вас не потревожит. Никто и никогда.
— Боже мой!..
— Не стоит призывать бога. Вы должны пообещать мне, что никогда не вспомните о картине, иначе… Не стоит повторять участь дяди.
Гольтман сжался на полу. На секунду мне стало жалко его, но в конце концов он сам виноват в этом балагане, он сам предложил мне правила игры.
— Вы обещаете?
— Да, да, да…
Я склонилась над ним — запах магнезии и валерьянки усилился. До чего же просто его запугать!.. Гораздо сложнее поставить последнюю точку. Нужно сначала найти ее.
И я нашла.
Я поцеловала Гольтмана в пергаментный, покрытый испариной лоб — поцеловала со всей страстью и всем бесстыдством, на которые была способна. Иосиф Семенович почти не дышал, на какую-то страшную секунду мне показалось, что он отдал богу душу.
Нет, он все-таки жив, хотя и находится в полуобморочном состоянии. А мне нужно убираться отсюда, иначе он придет в себя.
Собрав со стола бумаги, я прошла к двери и закрыла ее за собой.
Чтобы прийти в себя, мне пришлось выпить коньяку: все в том же бистро. Это помогло, но лишь на несколько минут. От последней сцены остался осадок, который ни в каком коньяке не утопить. Я закрыла глаза и принялась ждать, когда мой рассудок справится со всем и, самое главное — примирится. Ждать пришлось недолго. Сначала я находила ситуацию чудовищной, потом, омытая еще одной порцией коньяка, она стала казаться мне забавной. Я просто приняла подачу, вытащила почти безнадежный мяч, — медаль мне за это!
В конце концов, ничего страшного не произошло: младший Гольтман увидел во мне только то, что хотел увидеть, а я не стала его разубеждать. Если он хочет видеть во мне материализовавшегося демона — на здоровье. Нельзя мешать людям верить во что-то. Главное достигнуто: картина принадлежит нам.
Я ни секунды не сомневалась, что Гольтман никому не расскажет о случившемся, что он уедет в свой Эссен и постарается забыть обо всем. И никогда к этому не возвращаться. Я не верила в мистическую способность картины убивать. Я сама столько времени находилась рядом с ней — и ничего не произошло.
Или картина действует только на мужчин?
Но и Лавруха жив-здоров, и Ванька Бергман, который вообще не вылезает из азиатского гриппа… Так что выкинь все дурные мысли из головы, Кэт. Тебе предстоит большая работа….
— Не помешаю? — услышала я над своей головой вкрадчивый голос.
За последнее время он так меня измучил и так въелся во все поры кожи, что я узнала бы его и со спины.
— Как вы можете помешать? Присаживайтесь, капитан.
И проклятый капитан опустился на стул рядом со мной. Мне сразу же захотелось надраться, как только я увидела его дурацкий ежик и дурацкий твидовый пиджак.
— Вам взять что-нибудь? — спросил он.
— Кофе. Вы же хотели выпить со мной кофе…
Пока Марич ходил за кофе, я успела собраться с мыслями. Отрицать, что я пасу здесь Гольтмана, бессмысленно, следовательно, нужно сказать правду. Я пыталась поговорить с ним о некоторых картинах, но он не стал меня слушать. Сейчас я ввяжусь в разговор, а там посмотрим.
Марич уселся за стол и принялся размешивать ложечкой сахар.
— Я же говорил вам, что мы еще увидимся, — приветливо начал он.
— Нисколько в этом не сомневалась.
— Вам тоже нравится Павловск?
— Я без ума от Павловска. Люблю приезжать сюда. Здесь дивный парк.
— И дивные коллекционеры, — ввернул капитан. — Что вы здесь делаете, Екатерина Мстиславовна?
— Навещала одного дивного коллекционера.
— Удачно?
— Не совсем.
— Что такое? — Марич посмотрел на меня с деланным сочувствием.
— Вы меня заинтриговали. И мне захотелось самой взглянуть на коллекцию. Я ведь владелица галереи, узнала, что Гольтман уезжает из страны, кое-что распродает.
— А вы решили купить это кое-что? — Он не верил ни одному моему слову, это было видно.
— Вряд ли я располагаю такими суммами. Спортивный интерес, не более. У вас есть новости о похищенных вещах?
— Вы прекрасно знаете, что нет, — с нажимом произнес Марич. Он по-прежнему меня подозревал.
— Не знаю. Но надеюсь, что ваш героизм и самоотверженность рано или поздно принесут плоды. И вещи вернутся к хозяину.
Марич промолчал и сосредоточился на кофе.
— Как вы нашли наследника? — спросил он через минуту.
— Забавный тип, — я старалась не грешить против истины. — Типичный книжный черв… человек не от мира сего. К сожалению, он неважно себя чувствовал, так что визит пришлось скомкать. А вы тоже собрались его навестить?
— Собирался, но раз вы утверждаете, что он неважно себя чувствует… Боюсь, что посещение придется отложить. Не хотите покататься на лодке, Екатерина Мстиславовна? В парке выдают лодки напрокат.
— И за этим вы притащились из Питера? Чтобы прокатить меня на лодке?
— Почему бы и нет? Мне бы хотелось узнать вас поближе.
Конечно, тебе хочется узнать меня поближе, чтобы при первом же удобном случае защелкнуть наручники и зачитать права.
— Думаю, я вас разочарую. Я боюсь воды.
— Жаль. Зачем вы ездили к Гольтману? — он так резко изменил тон, что я даже вздрогнула.
— Я же сказала….
— Вы думаете, я вам поверю?
— Зато какая непаханая целина версий! — я решила вести себя по-хамски.
— Ну, хорошо. В конце концов узнать это не составит труда.
Капитан поднялся и направился к дому Гольтмана.
Я совершенно спокойно осталась сидеть на месте: святая простота, да и только. Даже если Гольтман впустит его и начнет лепетать об ожившей картине, Марич просто-напросто ему не поверит. Но ведь Гольтман сам сказал мне, что боялся выглядеть сумасшедшим в глазах следствия… И потом — он не указал картину в списке украденного.
Марич вернулся через пять минут.
— Ну как? — сочувственно спросила я.
— Пожалуй, вы оказались правы. Он не пустил меня вовнутрь. Сослался на нездоровье, — Марич хотел ухватить меня и не мог, и это выводило его из себя.
— Вот видите. Всегда нужно верить людям, даже рыжим.
Договорить я не успела: в конце улицы показался допотопный снегиревский “Москвич”. Еще никогда я не радовалась ему так сильно. “Москвич” издал призывный гудок, и я поднялась.
— До свидания, капитан. Сегодня подвезти не сможем, увы.
…Только захлопнув дверцу “Москвича”, я почувствовала себя в безопасности. Вечная крошка Алсу, нещадно эксплуатируемая Снегирем, показалась мне Монтсеррат Кабалье и Марией Каллас в одном лице: наконец-то я могу расслабиться!
— Опять этот хрен, — проворчал Снегирь, поворачивая ключ зажигания. — Что это он к тебе
