уважение подчиненных, успехи по службе Владимира Дмитриевича базировались на его моральной безупречности. В подтверждение этой мысли приведу несколько примеров.
Год 1965-й. Город Коростень Житомирской области. Прилетает заместитель командующего армией генерал-лейтенант Лавриненков. Мы с командиром его встретили. После краткого разговора о служебных делах Владимир Дмитриевич говорит, что приехал не по службе, а по долгу боевой дружбы. Весь день будет занят, а после 17.00, если у нас будет время и желание, то будет ждать в гостинице. Естественно, у нас оказалось и время, и желание.
Владимир Дмитриевич рассказывал о своем первом боевом вылете, что вышел из боя, не выпустив ни одной очереди. Как сбил первый фашистский самолет. Подробно рассказал о воздушном бое, который принес Герою Советского Союза старшему лейтенанту Лав-риненкову много бед.
Генерал Лавриненков подробно рассказал о воздушном поединке с фашистским летчиком, который кончился тем, что он попал в плен. Думаю, что читателю будет интереснее прочитать воспоминания самого легендарного летчика об этом поединке, чем мои воспоминания сороколетней давности.
«Этот вылет, принесший мне столько испытаний, и начался-то не так, как другие. Как я уже упоминал, наш полк в тот день вообще не получал никаких заданий и вдруг:
— Полететь четверкой, непременно уничтожить «раму»!
Возможно, командарм сформулировал цель нашего полета не в столь категоричной форме, но мне было понятно: «раму» надо сбить. Иначе для чего выделены четыре истребителя на одного корректировщика?
Мой самолет был неисправен, и командир полка тут же предложил свой.
Я летел на машине Морозова, имевшей номер 01. Но вдруг услышал в наушниках: «Сокол-17, не узнаю вас!» Говорил кто-то из тех, кто находился на командном пункте нашей воздушной армии или штаба фронта. «Выходит, там знали, кто ведет морозовскую машину! А я непростительно промазал... Любой ценой надо немедленно сбить вражеского разведчика!» — решил я.
Но сперва необходимо было ответить на голос земли. Я включил передатчик.
— Я — Сокол-17. Надеюсь, в ближайшие минуты вы узнаете меня. Я — Сокол-17. Прием.
«Рама», видимо, уже сфотографировала позиции советских войск и, петляя, устремилась под огневую завесу своих зенитчиков.
Я пошел в атаку...
До «фокке-вульфа» оставалось метров пятьдесят-семьдесят. Я выдержал еще секунду. Трассы прошили оба фюзеляжа. Стрелок не ответил. Дальше все совершалось будто само собой. Я хотел обойти «раму». Но то ли мой самолет развил столь большую скорость, что я не успел отвернуть в сторону, то ли «рама», потеряв управление, непроизвольно скользнула туда же, куда сворачивал я?! А может, причиной всему был необычно широкий фюзеляж «фокке-вульфа»? Только нам двоим не хватило места, чтобы разминуться.
Крылом «кобры» я задел хвостовое оперение «рамы». От удара меня бросило вперед. Грудью натолкнулся на ручку управления, головой ударился о прицел.
Мой самолет с одним крылом (второе отломилось), переворачиваясь, падал к земле. От резких движений при падении я очнулся. Правой рукой сильно нажал на аварийный рычаг. Дверцу словно вырвало ветром. Попробовал продвинуться к отверстию, помешали ремни. Освободившись от них, я вывалился на крыло. Струёй воздуха меня смело с него.
Чтобы ускорить спуск парашюта, натянул несколько строп и, наматывая их на руку, перекосил купол.
Уже взорвались оба падавших самолета. Уже «кобры» моих товарищей растаяли в синеве...
Родная земля принимала меня не так, как я рассчитывал. Я падал слишком быстро и мог покалечиться. Пришлось выпустить из рук стропы. И тут же услышал, как мимо просвистела пуля — она прострелила купол. Мне сдавило горло. Я закашлялся, ртом пошла кровь. Наконец почувствовал под ногами мягкую землю. Парашют немного протащил меня. А затем несколько гитлеровцев схватили меня и поволокли в траншею. Навалились, придушили, обезоружили, начали обыскивать.
Рядом, громко переговариваясь, немецкие солдаты сминали, сжимали белое полотнище моего парашюта.
Потом услышал над собой властный голос, и цепкие руки, державшие меня, разжались. Один из гитлеровцев взял меня за плечо, помог подняться.
Офицер подтолкнул меня, солдаты расступились. Я догадался, что надо идти.
Тяжко идти, не ведая куда. Продвигаясь по узкой траншее, я боялся выстрела в затылок, боялся, что не успею бросить в лицо врагу свое проклятье».
После долгих допросов и побоев военнопленного Лавриненкова переводят в пересыльный пункт в Днепродзержинске. Там он подружился с бывшим летчиком капитаном Виктором Карюкиным.
Виктора Карюкина судьба не баловала. Летом 1943 года он на «кукурузнике» вез в штаб армии секретные документы. Самолет попал в туман, пилот сбился с курса, потерял ориентировку. Гитлеровцы обстреляли беззащитный самолет, и он упал в расположение противника. Летчик погиб, а Карюкина, раненого, окружили фашисты. Отстреливаясь, он зубами рвал документы, и все же некоторые из них попали в руки врага.
Несколько раз в день его вызывали на допросы. Избитого, после допроса, волокли в камеру и швыряли на пол.
Доставалось на допросах и Лавриненкову. Когда почти все было готово к побегу, их двоих поездом повезли в Берлин в ставку Гитлера. Где-то в районе Фастова им удалось выпрыгнуть с идущего поезда. Бежали всю ночь. Утром зарылись в стоге соломы, проспали почти сутки. Благодаря местным крестьянам нашли партизан. Партизаны вели себя осторожно, не сразу приняли их в отряд.
Лавриненков воевал в партизанском отряде имени Чапаева, пока Советская Армия не освободила Переяслав-Хмельницкий. Он тепло отзывался о партизанах, их смелости, боевой дружбе. Особенно отмечал партизан Ломака, Ткипко, Процько.
Прошу читателя запомнить последнюю фамилию.
Так завершился трудный воздушный бой Героя Советского Союза старшего лейтенанта В. Д. Лавриненкова. Вскоре он вернулся в свой полк и продолжал сбивать немецкие самолеты.
Читатель, наверное, ждет развязки этой истории. Зачем же генерал прилетал в город Коростень? Оказывается, что несколько месяцев назад В. Д. Лавриненков узнал об аресте партизана Ильи Артемовича Процько, работавшего в то время директором фарфорового завода в Коростене. Генерал долго пытался попасть на прием к прокурору республики Панасюку. Удалось только при содействии Александра Ивановича Покрышкина.
Разговор с прокурором был нелицеприятным. Не выслушав генерал-лейтенанта Лавриненкова, прокурор заявил: «Если бы у вас было б еще две золотые звезды, генерал, и тогда бы я не освободил жулика и расхитителя».
Лавриненков возразил прокурору: «Процько — честный человек, он не пойдет со своей совестью на сделку, приписанная ему недостача товаров на сумму 60 тысяч рублей — это блеф. Я буду бороться за него до конца».
В эти дни в Коростене судили директора фарфорового завода Процько. В. Д. Лавриненков прилетел в Коростень, чтобы выступить на суде. Он рассказал, что обратился к суду с просьбой не лишать Процько свободы, что он был смелым разведчиком, пролил кровь за Родину, награжден правительственными наградами. «Степень вины установит суд. Я знаю его как честного человека. Если виновен, то пусть возместит ущерб. Прошу не лишать его свободы».
Однако суд приговорил партизана Процько к длительному сроку заключения. Генерал сказал, что будет бороться за свободу партизана и не оставит его в беде.
Правда восторжествовала. Процько освободили, сняв с него все обвинения, благодаря неустанному ходатайству Владимира Дмитриевича.
Я был знаком с Ильей Артемовичем. Он посещал нашу часть. Пополнял иногда солдатскую столовую приличной посудой.
После освобождения мы с ним встретились. Он был надломлен. С болью рассказывал, как над ним издевались в тюрьме. Подсаживали к нему в камеру «уток». Но своей вины не признал. Он благодарил
