— Где же, черт меня подери, я был? — восклицал он. — Я же понятия не имею об этом!
Он без конца просматривал и просматривал запись, до тех пор пока усилием воли не запретил себе это. Остаток осени он посвятил другому делу: помогал семьям погибших, выступал на благотворительных мероприятиях, участвовал в сборах пожертвований, хотя у него все еще болели контуженные рука и нога и сильно ныл пах — хирурги вырезали там много обожженных тканей. Побывав на одном таком мероприятии в Калифорнии, Кевин, не отдохнув, помчался на другое, в Буффало. Он был совершенно измотан.
— Он должен был сделать перерыв, дать ранам зажить, — жаловалась мне Стейси. — Он все время мучился от болей, но и словечком не обмолвился. Только замирал иногда и смотрел куда-то в пустоту.
На следующее утро после выступления в Буффало борт 587 разбился, не долетев до аэропорта Кеннеди. В первый момент это также приписали теракту, и журналисты обратились за комментарием к Кевину Ши. Кевин не стал с ними разговаривать, он закрылся в тренажерном зале гостиницы и как был, в гипсовом воротнике, при все еще не сросшихся шейных позвонках, принялся упорно карабкаться на тренажер, глядя при этом на полыхающий в телевизоре пожар.
— «Как вы себя чувствуете, мистер Ши?» — передразнивал он настойчивые вопросы репортеров. — «Что ощущаете?»
— У него начались кошмары, — жаловалась мне Стейси. — Он кричит и мечется во сне.
— Сны я помню. — Кевин почти хвастался.
Он слишком долго подавлял эмоции, и теперь они захлестнули его. Время от времени Кевин даже плакал. «Не понимаю, что со мной творится», — говорил он.
Он прочитал где-то статью о посттравматическом синдроме и подчеркнул в ней слова: «Боль — это нормально. С боли начинается выздоровление».
К декабрю симптомы посттравматического синдрома начали проявляться у многих его товарищей.
— Все это известные признаки, — говорил мне Кевин. — Например, супружеские ссоры случаются чаще прежнего. Не берусь судить, больше ли ребята пьют, но, во всяком случае, пьют они много.
Для товарищей Кевина знакомая обстановка пожарного депо была чем-то вроде убежища, но Ши чувствовал себя там чужаком. Появилось много новобранцев, которые заняли места погибших, все они едва знали Кевина.
Однако в начале декабря он попытался вернуться «по-настоящему». «Самое главное для меня сейчас — быть с ребятами», — говорил он.
Вместе с товарищами он отправился на Рузвельт-Айленд на курсы по борьбе с терроризмом.
— Он ужасно волновался, что ему предстояло снова надеть форму, — рассказывала Стейси.
В середине декабря гипс с шеи сняли и пообещали, что за год кость окончательно срастется и Кевин сможет вернуться к активной службе. Но ему казалось, что, когда все собирались в столовой пожарного депо перекусить и поболтать, его игнорируют; казалось, с ним и здороваться-то по-человечески перестали по утрам, а когда пытается завести разговор, никто не поддерживает.
— Ребята даже смотреть на меня не хотят, — сказал мне однажды Кевин (мы сидели в его машине). — Мне кажется, я слишком напоминаю им про тех, погибших.
Однажды один из коллег сказал ему, что в депо ходят нехорошие слухи насчет того, каким образом ему удалось остаться в живых.
— Ребята говорят, ты просто торчал снаружи и щелкал фотокамерой, — сказал ему этот пожарник.
— Неправда! — возмутился Кевин.
Однако на очередной поминальной службе он держался в стороне от всех, словно изгой.
— Иногда я думаю: легче было бы, если бы я погиб вместе со всеми, — признавался он.
— На него больно смотреть, — говорил мне Келли. — Его как подменили. Ему в первую очередь надо бы выздороветь, физически окрепнуть. Тогда он вернется к нам и снова станет настоящим пожарным — в этом смысл его жизни.
На рождественскую вечеринку, тоже посвященную памяти погибших, собрались в пожарном депо. Кевин пришел пораньше, чтобы помочь готовить ужин. Работая вместе с другими, шепнул мне:
— Ребята начинают разговаривать со мной. Надеюсь, скоро станет полегче.
На стене пожарного депо висела доска, на которой были написаны имена всех тех, кто в тот день, 11 сентября, уехал по вызову и не вернулся. Имя Кевина Ши было приписано в самом низу, как будто в последний момент. Поздно вечером он позвонил мне домой, страшно возбужденный. Говорил сбивчиво, я даже не сразу понял, что речь снова идет о Ground Zero. Один парень с его работы, сказал Кевин, подъедет завтра из Челси, чтобы встретиться с нами.
Следующий день выдался холодный. Ши был в свитере, в тяжелых альпинистских ботинках. Стейси держала его за руку. Кевин еще ни разу не возвращался на место трагедии, он старался даже не смотреть на снимки Ground Zero в газетах и в новостных программах.
Подъехал Лайм Флаэрти, член четвертой группы спасателей. В пожарной академии Флаэрти был наставником Кевина, а после 11 сентября почти не отходил от рухнувших башен, разыскивая останки своих людей, спал едва ли два-три часа в сутки. Он повез нас «в самый центр».
— В тот день ребята сделали все, что могли, — рассказывал Лайм по дороге. — Башни рушились, а они продолжали карабкаться. Никто не струсил, не убежал.
Мы проехали несколько пропускных пунктов, стараясь следовать тому маршруту, по которому в роковой день ехал Кевин Ши со своими товарищами. Ши прижался лицом к стеклу и только отирал пот со лба. Над развалинами торчали высокие башенные краны, а за ними — две огромные металлические балки, соединенные в гигантский надгробный крест.
— Смотрите! — Кевин ткнул пальцем в окно. — Вот машина номер сорок. Грузовик, на котором мы приехали.
На обочине дороги стоял большой красный грузовик с номером 40 на борту.
— Его отогнали сюда, — сказал Кевин. — Мы тогда не здесь остановились. — Он посмотрел на меня так, как будто я мог подтвердить это или опровергнуть. — Ведь так?
Мы проехали последний контрольный пункт, и Флаэрти сказал:
— Мы на месте.
— Южная башня, — указала Стейси. — Там, где кран.
— О господи! — воскликнул Кевин.
От южной башни не осталось ничего — гигантская прореха в линии небоскребов. Флаэрти припарковался, мы вышли. Он роздал нам шлемы и велел быть осторожнее: мы вплотную приблизились к руинам.
— Где командный пункт южной башни? — спросил Кевин.
— Десять этажей под землей, — ответил Флаэрти. — И все еще горит.
Кевин усиленно заморгал — воспоминания разом обрушились на него, все вдруг встало на место.
— Я схватил огнетушитель, — заговорил он, — и побежал вслед за ребятами. Вокруг падали погибшие. Я помню, как они падали, помню этот стук тел о землю. Я погасил горящий автомобиль. Потом вошел на командный пункт и увидел Патричелло. — Кевин опустил глаза и продолжал так, словно картина стояла у него перед глазами: — Я обнял его. Просил поберечь себя.
Тут Кевин умолк. Каким же образом он попал из командного пункта на Олбани-стрит? Он бы не добежал туда за считаные секунды, как бы ни торопился.
— Вероятно, тебя выбросило взрывом, — предположил Флаэрти. — Многих при падении башни подняло на воздух и выбросило.
— Если смотреть отсюда, где Олбани-стрит? — уточнил Ши.
— Там, — указал Флаэрти, и мы все припустили бегом, шлепая по грязи.
Свернули в проулок — там все еще стояли засыпанные пеплом машины, стекла в них полопались. Ши припомнил, как доктор ему с его же слов говорил, будто он прополз пятьдесят метров, двигаясь на свет. Он остановился, обернулся к нам.
— Вот здесь меня нашли, — сказал он. — Прямо тут. — Он оглянулся на башню, прикидывая расстояние. — Есть тут где-нибудь гараж?
