— «Калараш», — Аурэл смешно сморщил усы. — Держу специально для девочек, попавших под дождь.
— И часто приходится открывать?
— Не часто. Совсем не часто. Сегодня — первый раз…
Я положила руки ему на плечи и рассмеялась:
— Вы удивительный!
— Я обыкновенный. — Он поправил бесстыдно разошедшийся на моей груди плед. Хотя слово «бесстыдный» можно было смело опускать.
С Аурэлом все было естественно, как в библейских виноградниках. Я, конечно, никогда не подвязывала там лозу, но все же, все же…
— Хочешь есть? — спросил он, и я снова рассмеялась:
— Как зверь.
— Ну, как зверь не получится. У меня только виноград и яблоки.
— А черешня?
— Черешня уже отошла. Вчера доел последнюю. Ты ведь так и не появилась. Что было делать?
Интересно, почему я вчера не появилась в «КАСА МАРЭ»? Какие у меня были неотложные дела? Какие задачи решала?.. Не отрывая взгляда от темного, изрытого светлыми южными морщинами лица Аурэла, я пыталась вспомнить вчерашний вечер. И не могла.
— А я могу попробовать любое вино, Аурэл?
— Любое. Скажи какое, и я разбужу его для тебя.
— Но сначала виноград и яблоки.
— Виноград и яблоки. Хорошо.
Аурэл зашел за стойку, нагнулся и выставил передо мной поднос с яблоками и гроздьями винограда. Шардонне здесь и не пахло. Хорошо, что я поехала не к Монтесуме, а к Аурэлу…
— Тебе почистить?
— Почистить.
Еще в наш первый вечер я помнила, как легко и проворно Аурэл чистит яблоки. И как сексуально. Вот и сейчас он подбросил в руке самое большое яблоко и вытащил ножик из-за голенища. Как самый настоящий цыган-конокрад… И ножик был тот же самый. Фигурный…
— Так ты поедешь со мной? Я научу тебя разбираться в винах. И в коньяках. Я покажу тебе, как рождается вино. Даже ребенок появляется на свет с меньшими муками… Эй… Ты слышишь меня?
Но я уже не слышала его. Я смотрела на нож.
Где-то я уже видела его. Я определенно его видела. Узкий серповидный клинок, узкая рукоять с маленьким колокольчиком. И трезубец в навершье. Да, я определенно его видела. Вот только где?..
Куррат!
Сэр Генри Уолинг.
«ARM AND RITUAL»!
Сегодня утром, изгнанная Рейно из комнаты, я листала эту книгу. И видела этот нож. И описание этого ножа. Нет, он не сопутствовал убийце-ваджре, их разделял добрый десяток страниц. Но это тоже было ритуальное храмовое оружие.
И вот теперь молдавский виноторговец запросто срезает им кожицу с яблока.
— Ты меня не слушаешь, — сказал он без обиды в голосе. Он был слишком мудр, чтобы обижаться. Он был слишком мудр и для всего остального.
По всему моему телу пробежала дрожь.
— Забавная вещица… Нож, я имею ввиду.
Аурэл сверкнул золотым зубом и, ловко перебирая пальцами, ухватил нож за лезвие.
— Нравится?
— Очень, — сглотнула слюну я.
— Держи.
И нож попытался скользнуть в мою руку. Ошибки быть не могло. Колокольчик на рукояти, по — темневший трезубец. И лезвие. Изогнутое и удивленно приподнятое, как бровь. Оно выглядело жаждущим крови, и сердце мое оборвалось.
— Нет… Ненавижу ножи.
— Напрасно. Ножи — самые интересные вещи в мире. После вина, разумеется.
— Разумеется, — блеклым эхом откликнулась я.
— Знаешь, сколько лет этому ножу?
— Догадываюсь…
— Правда? — Кончики его усов удивленно приподнялись.
— Думаю даже, что не сколько лет, а сколько веков.
— О, господи, ну кто тянул меня за язык?
— Верно. Ему пять веков, а я режу им яблоки. Для девочки, попавшей под дождь. У меня много таких ножей. И почти каждому я нашел самое необычное применение, — и Аурэл Чорбу зловеще улыбнулся.
Это верно. Клинок в груди виолончелиста — куда уж необычнее! Вино и ножи. Ножи и вино. Но для вина Аурэл Чорбу был богом. А для ножей — ребенком. Это видно невооруженным глазом. Что может сделать с ножом ребенок? Да все, что угодно!.. И никогда не будет ни о чем жалеть. Дети никогда ни о чем не жалеют…
Кажется, я на секунду потеряла сознание.
А когда очнулась, Аурэл Чорбу обнимал меня! Он сомкнул руки на моем позвоночнике, и я могла поклясться, что ощущаю их влагу сквозь плед. Красную влагу. Руки Аурэла были по локоть в крови. Теперь он больше не казался мне богом. В смуглости его кожи теперь было нечто порочное. Как будто он убивал свои жертвы, и кровь фонтаном брызгала на лицо. И он застирывал это лицо, как застирывают сомнительные с криминальной точки зрения пятна на одежде…
Черт возьми! Я пила вино из рук убийцы. Из рук, которые вершили лишь одним им понятный суд.
Мне снова стало дурно.
Но что я могу сделать сейчас — голая, завернутая в плед убийцы? Голая, завернутая в руки убийцы…
— Что с тобой? — спросил Чорбу.
— Нет, ничего…
Единственный выход — держать себя в руках. В своих собственных — не молдаванина.
— Вы не принесете мне вина, Аурэл?
— Конечно. Ты можешь выбрать любое.
— Вон то, — я судорожно дернула подбородком. — В том углу…
Пусть сходит в самый дальний угол. Тогда, может быть, у меня появится время…
— Там ведь сухие вина?
— Десертные.
— Все равно. Я хочу десертного вина.
— Как скажешь…
Он отошел от меня, и почти тотчас же раздался телефонный писк. Я видела, как Аурэл сунул руку в карман, достал мобильник, послушал и пожал плечами. Звонили не ему!
Звонили мне!
И это могла быть только Монтесума!
Я скатилась со стойки и подползла к своим разложенным на полу мокрым джинсам. Так и есть: писк шел именно оттуда. Я вытащила телефон из кармана, нажала кнопку и задышала в мембрану.
— Это я! — раздался далекий и такой родной голос Монти. — Ты сидишь?
— Да… — Впрочем, я уже не сидела. Я лежала.
— Я вытрясла все из этой безмозглой дуры. Дочери коммерческого директора. Она все мне рассказала. В тот день она действительно ехала в лифте с мужиком. Никакой он не иностранец. Вернее, теперь он уже иностранец. Смуглый тип с усами. С усами, ты слышишь?! И с золотым зубом!
Вся «КАСА МАРЭ» завертелась у меня перед глазами. Мне неоткуда ждать поддержки. Каждая бутылка
