гарнитур, из-за которого Чарскую изгнали из виолончельного рая, он сделал себе пометку в блокнот.
Выслушав все до конца и уяснив расстановку персонажей, Рейно принялся гонять меня по каждому из них. Он требовал невозможного. Он требовал назвать марки вин, которым поил меня из рук Аурэл Чорбу, расспрашивал о том, как Чорбу выводил из строя электрическую цепь и как Калыо Куллемяэ спутал этажи и попал в номер покойного Киви… Он попросил меня подробно пересказать разговор с ювелиром Илларионом Илларионовичем… И даже начертить схему гостиницы. И схему дома Стаса Дремова.
Через два часа я была выжата как лимон.
А еще через полчаса он выставил меня за дверь.
Самым беспардонным, самым наглым образом.
— Мне нужно подумать… — сказал Рейно, нетерпеливо подпихивая мою уставшую от длительного допроса задницу. — Кое-что перечитать… Все улики я оставляю себе. Там тоже есть кое-что любопытное…
— А… что делать мне?
— Что хотите… Можете посидеть на кухне.
— Там нет даже стула…
— К сожалению…
— Может быть, вы уступите мне раскладушку? Я почти сутки не спала…
— Я тоже. — Рейно был непреклонен. — Не нужно мне мешать. Я должен подготовиться к отчету. Вы же хотите получить отчет? Хотите или нет?
— Хочу.
— Вот видите… Закройте дверь… В конечном итоге я все-таки была выкинута из комнаты и оттеснена на кухню. Единственное, что мне удалось отстоять, была книга «ARM AND RITUAL». Именно в ее обществе я и провела последующие несколько часов. Я вдоль и поперек изучила буддийские ритуальные атрибуты, всевозможные кинжалы с усиленными и ослабленными гардами, модификации ваджры и приемы фехтования. Один из них, довольно поэтически изложенный сэром Генри Уолингом, очаровал меня. Он назывался «НОЖ В ОБЛАКАХ». Я тренировала стойку до изнеможения и жалела только об одном — что писаный красавец, отчаянный убийца Нож-ваджра находится сейчас у Рейно.
А ваджра была создана для этого приема. Она действительно казалась неземной.
С мыслями о Ноже, облаках и Рейно Юускула, корчащем из себя крутого детектива, я и заснула. Подложив под голову редкое коллекционное издание «ARM AND RITUAL».
А проснулась оттого, что Рейно немилосердно тряс меня за плечо.
— Вставайте! Тоже, нашли время спать! Я должен уехать. Может быть, надолго…
— Ничего. Я подожду.
— Не получится. Сегодня в три, в Доме ученых, Тео Лермитт. Очень хотелось бы, чтобы вы там побывали.
Черт, я совсем забыла! Тео Лермитт, шантажист в профессорской мантии! Специалист по Юго-Восточной Азии, умудрившийся наследить везде, где только можно, и до сих пор не засветиться! Неуловимый Тео, которого никто никогда не видел. А если и видел — то не помнил.
— И что я должна делать?
— Ничего. Просто послушайте, и все. Говорят, он читает очень недурные лекции…
— А вы?
— Я же сказал… Я еду по делам. Буду очень поздно… Вы, если хотите, можете сходить в кино. Встретиться с подругой… С этой вашей… Оцеолой…
— Монтесумой! — поправила я.
— Не вижу никакой разницы…
Скотина! Самодовольная эстонская скотина!.. Он даже не довез меня до метро!..
В Дом ученых я прорвалась почти без боя.
Стоило мне только потрясти перед носом рассеянного мальчика-секьюрити папкой с докладом Тео Лермитта («профессор ждет, мой дорогой!»), как я была сразу допущена в эпицентр тайфуна под названием «Юго-Восточная Азия».
До доклада Тео Лермитта оставалось еще полчаса, и я решила скоротать их в дамской комнате: уж слишком моя простецкая физиономия отличалась от отягощенных извилинами искусствоведческих черепов. Да еще дурацкие джинсы!.. Джинсы, в которых я ползала по дому Кодриных в Куккарево и совершала экскурсии на сельское кладбище. Сквозь дикий шиповник и наглую деревенскую траву.
В небесно-чистом клозете я оккупировала крайнюю кабинку, взгромоздилась на унитаз и уставилась на часы, которые выпросила у Рейно перед тем, как выйти на улицу. Часы он дал, но не преминул прочесть мне лекцию на тему: «Вам, русским, время уже ни к чему. Вы всюду безнадежно опоздали».
Стрелки ползли медленно, они цеплялись друг за друга, склеивались вместе и менялись ролями: секундная вдруг стала минутной. А минутная — часовой. На саму часовую, раздувшуюся от непомерных амбиций, мне было даже страшно смотреть.
«Слава богу, хоть назад не идут», — подумала я, и в то же мгновение раздался вкрадчивый стук в дверь.
Я едва не свалилась с унитаза.
— Варвара, я знаю, что ты здесь, — раздался знакомый требовательный голос.
— Монти! — воскликнула я и бросилась открывать. Монти просочилась в кабинку и пристроилась рядом со мной. Мы расцеловались, хотя загон для унитаза был не самым лучшим местом для проявления дружеских чувств.
— Как ты меня нашла? — спросила я.
— Я сто лет тебя знаю… Ты всегда чистишь перышки перед ответственными мероприятиями, — начала Монтесума и тотчас же прикусила язык, взглянув на мою затрапезную футболку.
— Монти! Посмотри на меня! Я уже почти две недели брови не выщипывала! Я не крашусь, я сижу без крема и без масок… Мне даже подмышки нечем побрить. Я в бегах, Монти!!!
— Бедная ты моя… — Монтесума обняла меня за плечи и тотчас же резко отстранилась. — Тогда что ты тут делаешь?
— Жду начала выступления Тео Лермитта.
— У меня новости. Приехала дочь коммерческого директора. Сегодня вечером постараюсь с ней встретиться. Может быть, удастся выяснить, с кем она прохлаждалась в лифте. Кстати, его квартиру я покупаю.
— Кого?
— Стаса.
— А-а… — Только сейчас я вспомнила о желании Монтесумы приобрести жилплощадь своего бывшего и такого ненавистного ей сутенера. Выходит, она не шутила. — Поздравляю.
— Пока не с чем. Предстоит бойня, но я все равно своего добьюсь.
Я вздохнула. Монтесуме было мало одной маленькой, ' крошечной, никому не нужной смерти маленького, крошечного, никому не нужного типа. Монтесума была готова нанять бригаду столяров, чтобы они загоняли гвозди в гроб Стаса всю оставшуюся жизнь.
— Попугая я уже забрала, — продолжала удивлять меня Монтесума. — У консьержки. Правда, пришлось выложить двести баксов…
— Старого Тоомаса?
— Его, родимого. Развлекает меня матами. Да еще с интонациями Стаса.
Я вспомнила голову Стаса, залитую кровью. И Старого Тоомаса, гадившего на простыню. Старый Тоомас видел убийство Стаса, но он был таким же ничего не значащим свидетелем, как и перстень Аллы Кодриной, как и Нож-убийца, как и я сама…
Старый Тоомас был свидетелем-неудачником.
Меня ведь тоже можно причислить к свидетелям-неудачникам. Мир полон свидетелями-неудачниками, мир юпцит ими. Ни один волос не упадет с головы жертвы без молчаливого благословения какой-нибудь никому не нужной, изгрызенной собакой тапки. Тапка будет валяться под креслом и глазеть на место преступления… Ни одно горло не будет перерезано без молчаливого согласия какой-нибудь фарфоровой пастушки с отбитыми руками. Пастушка будет стоять на комоде и глазеть на место преступления…
