— Ладно, вы меня перекиньте через тоннель. А дальше я сама…
Я отпустила галантный «Москвичек» на небольшой площади, упирающейся лбом в залив. В затылок площади дышала тихая заводь, обильно сдобренная буксирами, кранами и мазутными пятнами. А прямо передо мной свечкой стоял девятиэтажный дом. Спустя минуту я уже вела задушевный разговор с живописной группой из трех хануриков.
— Это какая улица, господа? — вежливо спросила я, прижимая к локтю сумку с двумя тоннами баксов.
— Это не улица. Это Канонерский, — пояснили мне. — На Канонерском улиц нет, только дома. Улиц нет, только дома. Очень по-русски.
— А какой тебе нужен?…
— Номер пять.
— Тогда иди на конец. Не ошибешься. — И ханурики синхронно замахали руками в сторону нескольких высотных домов, прилепившихся к горизонту.
Двусмысленное выражение «иди на конец» заставило меня поморщиться. Утешало только то, что задроченная визитка Сергея Синенко не соврала. Я последовала совету хануриков и свернула на зеленую аллейку, облепленную трехэтажными коробками барачного типа. Но на них можно было и не смотреть. А смотреть можно (и даже нужно) было на противоположную сторону аллеи, где располагался рукав Морского порта. По нему запросто перемещались сухогрузы, лесовозы и прочие прекрасные чудовища под самыми разными флагами. Если бы я была начинающей шлюхой…
Боже, если бы я только была начинающей шлюхой!
…Дом номер пять — один из четырех высотных домов — оказался самым близким к заливу. Я вошла в его единственный подъезд, едва не поскользнулась на чьей-то блевотине и юркнула в лифт. Пока лифт, скрипя и охая, нес меня к небесам, я произвела несложные (даже для меня) математические расчеты и пришла к выводу, что квартира Сергея Сйненко должна находиться на самом верхнем — шестнадцатом — этаже.
Так оно и оказалось.
Табличка с номером «96» была прикреплена к самой обшарпанной двери на лестничной площадке, а на дверном косяке красовалась надпись «ТЯП-ОСЕМЕНИТЕЛЬ».
Ну вот, еще один натруженный пестик, подумала я и нажала кнопку звонка.
…Сергей Синенко явился передо мной в мятых сатиновых трусах и футболке с мультипликационными изображениями трахающихся зверюшек.
— Привет, — сказала я, внимательно рассматривая подробности коитуса двух кенгуру. — Тяп- осеменитель?
— Не понял?
Вместо ответа я протянула Сергуне его визитку.
Визитку он признал сразу же, но со мной все обстояло сложнее. Он силился вспомнить меня — и не мог. Что ж, еще одно очко в мою пользу.
— Так и будем стоять в дверях? — подстегнула я репортера.
— Проходите.
Не дожидаясь, пока я захлопну за собой дверь, Сергуня побрел на кухню, на ходу подтягивая сползающие трусы. Мне ничего не оставалось, как последовать за ним.
Кухня была точной копией своего хозяина: худосочная и бледненькая, с традиционным наличием тараканов и — почему-то — кошачьего корма в самых разных его интерпретациях. От галет до баночного мяса. Сергуня вывалил в миску, стоящую возле мусорного ведра, светло-зеленые сухари, устроился на колченогом табурете и громко позвал:
— Иди сюда!
— Я уже здесь, Сергей.
— Да нет, не вы. Иди сюда.
— ??.
— Иди сюда! — сумасшедший репортер все еще не хотел угомониться. — Идисюда!
Я услышала мяуканье, а спустя мгновение между ног у меня проскочил облезлый кот, бывший в свои лучшие времена ангорским.
— Кушай, Идисюда, голубчик, — проворковал Сергуня. — Кушай, маленький!
— Как его зовут? — спросила я.
— Его зовут Идисюда, — со мной можно было и не церемониться, не то что с котом. — А вы кто такая?
— Я по поводу конфиденциальной информации. Бледная поганка от журналистики сразу же оживилась и энергично почесала в паху.
— Ага. Продажа детских органов в Румынию?
— Не совсем.
— Педофилия среди чиновников районных администраций?
— Нет.
— Крысы-мутанты на станциях метро? Семья каннибалов из Сертолова? Зарезали и съели агента по продаже загородной недвижимости?..
— Опять не то.
Эдак он перечислит все темы, волнующие буйнопомешанных из «Петербургской Аномалии»!
— Подождите… Когда я дал вам свою визитку?
— Позавчера. В дамском ватерклозете: Отель «Европа». Вы там сшивались целый вечер.
Сергуня переменился в лице. Он ощупал меня глазами, мысленно прикинул, как бы я выглядела в макияже и красном платье, поменял цвет глаз, поменял длину волос — и, кажется, вспомнил.
— Это…вы?!
Я коротко кивнула головой
Его тело изогнулось дугой, как у эпилептика, а правая рука самопроизвольно и совершенно независимо от хозяина потянулась к хлипкому, обмотанному изолентой телефону.
— Не сейчас, — отрезала я.
— Ага. Понимаю.
Он метнулся в комнату и тотчас же вернулся снова: я даже не успела наподдать по тощему заду коту Идисюда.
Теперь в руках Синенко был зажат диктофон (тоже перетянутый изолентой), а на груди висел уже знакомый мне фотоаппарат. Диктофон был тотчас же водружен на стол и включен.
— Ну, рассказывайте, — севшим голосом пробормотал репортер.
— О чем?
— О том, как вы убили Олева Киви. Вы ведь за этим пришли сюда? Чтобы сделать признание, правда?
— Признание?!.
— Хорошо, что вы обратились к независимому журналисту, а не сдались властям… Что заставило вас совершить это убийство? Быть может, это старые счеты? Или вы действовали в состоянии аффекта?…
Если сейчас не остановить его, то он утонет в потоках собственного красноречия.
Я подняла руку, давая понять Сергуне, чтобы он заткнулся. Сергуня понял меня с полуслова и захлопнул пасть. Я взяла диктофон и повертела его в руках.
— Куда говорить?
— Да все равно куда…
— Хорошо.
Диктофон довольно миленько потрескивал и, судя по всему, готов был в любой момент сожрать пленку. Поднеся его к лицу, я медленно произнесла:
— Я, Варвара Андреевна Сулейменова… Глаза Синенко назойливо лезли из орбит, язык вывалился и прямо на моих глазах покрылся белой коркой — совсем как у бешеной собаки, которая два года назад едва не покусала Стаса Дремова.
— …находясь в здравом уме и трезвой памяти, официально заявляю…
