дилетантство. Мы даже не знаем, кому была выгодна его дурацкая смерть. У этого виолончелиста наверняка остались наследнички, которым отойдут все бриллианты. Может, они его и порешили… А мы должны гоняться теперь за какими-то молдавскими буддистами…
— Наследницей была жена, — тихо сказала Кайе. — Во всяком случае, так было указано в завещании.
— А ты откуда знаешь? — удивилась я.
— Юри пока еще занимается этим делом.
— Тогда ты должна знать еще и то, что его жену убили в прошлом году.
— Веселенькая семейка, — присвистнула Монтесума. — Покойников.
— Три года назад Киви попал в больницу, — Кайе решила добить нас своей осведомленностью. — В Швейцарии. Какой-то город… Шафхаузен… Да, Шафхаузен. У него были большие проблемы с почками, он едва не умер. Он тогда написал завещание на жену. Все состояние завещал ей…
Шафхаузен, Шафхаузен… Кажется, где-то я уже слышала название. Ну, конечно, «помповое ружье, подарок Общества охотников швейцарского кантона Шафхаузен». Сведения из репортерского блокнота Сергуни Синенко…
— Надо же, какой меценат, — Монтесума никогда не верила мужчинам, это было ее жизненным кредо. Единственное существо мужского пола, которому она доверяла, был памятник Барклаю де Толли у Казанского собора. — А потом жену нашли мертвой.
— Монти, нельзя же так! — не выдержала я. — Если бы ему расхотелось делиться ценностями с женой, он мог бы просто переписать завещание…
— Но теперь это неважно, — перебила меня Кайе. — Другого завещания нет. Завтра должен приехать адвокат Киви.
— Зачем? — удивилась я. — Зачем адвокат, если все его богатство за бугром?
— Я не знаю. Но могу спросить у Юри…
— Сделай одолжение.
— Подвожу итог, — Монтесума снова взяла командование на себя. — Мы с Варварой пошерстим остатки дружной гостиничной команды.
— Там была еще и обслуга. Пять человек… — напомнила я.
— Не перебивай… Мелочовка потом. А Кайе будет снабжать нас информацией. По мере поступления. Ты как, Кайе?
— Jah! — Величие жертвы было столь очевидно, что Кайе даже покраснела и на глазах прибавила несколько сантиметров в росте.
И приступила к своим обязанностям немедленно. Она вынула из сумочки сложенный листок и протянула его мне.
— Что это? — Развернуть листок я не успела: Монтесума ястребом налетела на бумажку.
— Это адрес ювелира. Подпольного, — скромно объяснила Кайе.
— Умница! Снимаю шляпу, — сказала Монтесума, которая всегда носила только платки. — Твой будущий отпрыск будет тобой гордиться. А мы завтра же навестим старичка…
— Если у тебя будет еще одна возможность, Вари, — Кайе умоляюще сложила руки на животе. — Ты достанешь мне автограф Полины Чарской?
— Обязательно, — сказала я. Что еще мне оставалось?..
Монтесума, которую я никогда раньше не видела в таком возбужденном состоянии, вызвалась развезти нас. Сначала мы забросили Кайе на ее забытый богом проспект Обуховской обороны. Причем Кайе запретила шикарному, украшенному тонированными стеклами монтесумовскому «БМВ» приближаться к ее хибаре ближе чем на два квартала. Я сидела на заднем сиденье и вполуха слушала их ленивую перебранку.
— Мне бы не хотелось, чтобы возникли ненужные разговоры, Монти…
— Тогда пригласи меня к себе, детка. Представишь меня как близкую подругу.
— Ну что ты! — не на шутку перепугалась Кайе. — Откуда у меня подруги с такими тачками? Юри не поймет…
— Прости. Совсем забыла, что ты у нас скромная дочь механика, который всю жизнь впахивал в парке аттракционов. И все твои подруги если на чем-то и катаются, то исключительно на «чертовом колесе»… — Тут Монтесума не выдержала и стукнула кулаком по рулю. — Черт возьми, Кайе, что с тобой происходит?!! Но что дурного в том, если беременную женщину подвезли домой? Даже если он увидит…
— Юри не увидит… Он на работе.
— Тем более не понимаю.
— Но могут увидеть соседи. Я бы не хотела давать повод…
— Пошла вон из машины, дура набитая! Кайе просияла, обняла за плечи Монти, чмокнула в щеку меня, открыла дверцу и осторожно спустила ноги на землю. Мы еще немного постояли, наблюдая за тем, как Кайе бредет по улице — с огромным животом, победоносным животом, Животом Начала Мира.
Монтесума открыла бардачок, вытащила оттуда устрашающего вида сигару, срезала ее кончик маленькой блестящей гильотинкой и закурила.
— Н-да, — сказала она, пуская дым через тонкие, как будто выписанные китайской тушью, ноздри. — Сама мудачка, муж — круглый идиот, район — дыра дом — дерьмо, комната — клоака, соседи — недоноски… Может быть, это и есть счастье, ты как думаешь, Варвара?..
…Промахнув город из конца в конец, мы тормознулись сразу за тоннелем, на маленькой площади. Монтесума припарковала свой «БMB» у сетки с табличкой «ЦЕНТРАЛЬНАЯ СТАНЦИЯ АЭРАЦИИ» и вышла из машины. Я последовала ее примеру. Некоторое время мы пялились на свинцовые воды залива, а потом Монтесума сказала:
— Значит, ты отказываешься ехать ко мне?
— Прости, Монти… Я не хочу тебя подставлять. А если к тебе ввалятся жлобы из ментовки? К тебе или в «Бронепоезд»?
— Уже, — Монтесума задумчиво почесала бровь. — Дивное здесь место, Варька. Могла бы умереть и не узнать.
— Что — уже? — перепугалась я.
— Уже вваливались. Не забывай, что мои пальчики хватались за те же места, что и твои…
— И что?!
— А ничего. Я уважаемая бизнес-леди, подданная Швеции…
— И твоя мебель стоит на даче у губернатора… Я помню.
— Не только у губернатора. В общем, я устроила хипеж, сказала, что последний раз видела тебя шесть лет назад в Таллинском ботаническом саду, прикрылась кое-какими именами… Так что здесь все в порядке. И у меня ты будешь в безопасности.
— Нет. — Я обхватила Монтесуму за шею и прижалась к ее железобетонному узкому плечу. — Нет.
— Как знаешь… План на завтра следующий. Приезжаешь ко мне в «Бронепоезд». С утра. Лучше к десяти. И не вздумай проспать. Приводим себя в порядок и двигаем к ювелиру. Ясно?
Я приставила руку к голове и улыбнулась.
— Есть!
— Тогда пошла к чертовой матери, дура набитая!..
…Когда я вломилась в квартиру Сергуни, мой специальный корреспондент уже спал: прямо в одежде, свернувшись калачиком и спрятав руки под мышками. Та часть лица, которую я могла разглядеть, была исполнена немой укоризны. Я тихонько согнала Идисюда, пристроившего свой хвост на Сергуниной макушке, прикрыла самого Сергуню пледом и на цыпочках вышла на кухню.
На кухне, прямо посередине стола, стояла записка, подпертая бутылкой из-под текилы: «ЖДАЛ ДО 01 ч. 33 мин. СУКА!»
Вытащив из сумки футляр с ножом и бумажку с именами подозреваемых, я вычеркнула из списка Полину Чарскую, поставила два вопросительных знака против Аурэла Чорбу, три — против Тео Лермитга и один — против Гюнтера Кноблоха. Еще в «Бронепоезде», когда снова всплыло онемеченное название швейцарского кантона «Шафхаузен», я вспомнила, что коммерческие интересы Кноблоха распространялись не только на Германию и Россию, но и на Швейцарию.
