— Фиалка, — прикрыв глаза, сказала я.
— Правильно, фиалка… И чуть-чуть сафьяна. Он придает бархатистость… У вас задатки дегустатора. А теперь еще одно…
Он быстро поменял рюмки и представил мне новое вино:
— «Негру де Пуркарь»!
«Негру де Пуркарь» оказался сводным братом «Рощу де Пуркарь», но вместо фиалки отдавал черной смородиной. Я вылакала все до капли и мило улыбнулась отцу основателю «Каса Марэ».
Потом были «Виорика» и «Пино» в рейнвейных рюмках; «Романешты» и «Мерло» в лафитных рюмках; «Трандафирул Молдовей» в мадерных рюмках, разливанное море хереса и кагора — и все тот же чертов коньяк «Букурия» на десерт.
И над всем этим великолепием ароматов и послевкусии возвышался хитрый золотозубый дьявол Аурэл Чорбу. Теперь он уже не казался мне цыганом-конокрадом, скорее наоборот — утонченным философом, покровителем лозы, духом коньячной бочки… Глаза его отливали янтарным «Штефан Водэ», лоб искрился соломенным «Флоарэ», а в уголках губ играл рубиновый «Чумай».
За каких-нибудь вшивых полтора часа я нахрюкалась до такой степени, что пришла в себя только в директорском кабинете, на директорском диване, под директорскими руками, осторожно пытающимися лишить меня футболки.
И повела себя как последняя растреклятая девственница: вырвала край футболки из смуглых молдавских пальцев, свела ноги и двинула Аурэла Чорбу коленом в плоский и абсолютно непробиваемый живот.
Он не обиделся.
Напротив, рассмеялся, запрокинув массивную голову, и покровительственно потрепал меня по щеке.
— Ай, молодец! Честная девушка, хотя и плохая журналистка…
Кем-кем, а честной девушкой мне еще быть не приходилось. И от этой немудреной похвалы все выпитые вина наперегонки бросились мне в голову.
— Это почему же?
— Настоящая журналистка никогда не упустит случая переспать с влиятельным человеком…
— А вы влиятельный человек?
— Должны знать, раз собирались брать у меня интервью. Так как, будете брать?
Двусмысленность последней фразы развеселила меня, и я тоже позволила себе улыбнуться.
— Не буду.
— Почему? — он даже не удивился.
— Передумала.
— И правильно. С вами мы будем пить вино и разговаривать о более приятных вещах.
— Это о каких же?
Аурэл Чорбу прошелся по кабинету, Вытащил из шкафа поднос с фруктами и еще одной (о, боже!) бутылкой вина.
— О вас. Обо мне. О вашем городе. О моих виноградниках…
Наблюдая за тем, как Аурэл Чорбу разрезает фигурным ножиком яблоко, и борясь с остатками мягкого винного хмеля, я принялась размышлять над тем, почему из всего журналистского вертепа молдаванин избрал для приставаний именно меня.
Никаких поводов я ему не давала, за руки не хватала и в штаны не прыгала. Или все дело в неизбывном клейме дамы полусвета?..
Нет, черт возьми!
Если бы он принял меня за потаскуху, он вел бы себя совсем иначе. Но он не хотел тупо взять меня, он хотел мне понравиться! Осторожно, шаг за шагом понравиться. Это было что-то новенькое в моих отношениях с мужчинами. Но тогда зачем он залез мне под футболку?
— Зачем вы залезли ко мне под футболку? — спросила я.
— А разве вам никогда не залезали под футболку? — удивился он.
— Но зачем это сделали вы?
— Скушайте яблочко, — Чорбу протянул мне половинку восхитительно упругого «джонатана». — Молдавское…
— Вы не ответили. — Я вонзила зубы в мякоть и укоризненно посмотрела на него.
— Я просто любовался вами. Только и всего. Хотел посмотреть, как спит ваша кожа.
Это было поэтично. Как раз в духе японского поэта Басе, о существовании которого я узнала накануне.
— Я сразу вас заметил. Еще когда вы вошли с этим своим коллегой, — продолжал вовсю откровенничать Чорбу. — И подумал: какая симпатичная девушка. Жаль, что журналистка.
— Ничего не поделаешь.
— А потом, когда вы так легко отличили фиалку от черной смородины… И обнаружили запах полевых цветов в «Извораше»… Может быть, поедем куда-нибудь?
— Куда? — Несмотря на двадцатилетнюю разницу в возрасте, я вдруг поймала себя на мысли, что мечтаю о жженой пробке его губ.
— На Крестовский. Я там всегда останавливаюсь. Маленькая гостиница, все очень респектабельно…
Очарование Аурэла Чорбу растаяло, как звуки вальса «Дунайские волны». Хороша же я буду; если вернусь на Крестовский, в ту самую мышеловку, из которой едва выскочила. А уже знакомым охранникам останется только завести мне руки за спину и сдать гиене из ФСБ Лемешонку, как довольно остроумно заметила Монтесума…
— Гостиница на Крестовском? — Я с хрустом доела яблоко и прополоскала рот коллекционной «Изабеллой». — Не та ли гостиница, в которой недавно укокошили известного виолончелиста?
— Та самая, — с готовностью подтвердил Чорбу. — А вы откуда знаете?
— Там не так много гостиниц. И потом, я ведь журналистка. А журналистам хорошо известен этот прискорбный инцидент.
— Да какая разница! Мы же не понятыми туда поедем. Вы будете моей гостьей..
Гостьей я уже была и хорошо помнила, чем это кончилось.
— В другой раз.
— Другого раза не будет. Через три дня я уезжаю к себе в Кишинев.
— А что там вообще произошло, в гостинице? — Я самым топорным образом подталкивала Аурэла Чорбу к нужной теме.
— Я не вдавался в подробности. Хотя они довольно пикантные. Его убила женщина.
— Да, я читала об этом.
— Должно быть, из-за неразделенной любви, — добавил молдаванин, слегка шевеля меланхоличными усами. — Все преступления в мире совершаются женщинами и только из-за неразделенной любви. В меня самого стреляли три раза.
— Что вы говорите! — изумилась я. — И кто?
— Женщины, на которых я не женился. Они очень переживали.
— Но в конечном счете…
— В конечном счете я пользуюсь услугами проституток. Хоть эти не требуют обручального кольца на палец. — Как и всякий большой поэт, Аурэл Чорбу был предельно циничен. — Десять лет я общаюсь только с блудницами. Но сегодня… Вы такая невинная…
Я едва не рухнула с дивана, Пошеруди рогами, бедняжка Аурэл, тоже, нашел Орлеанскую девственницу!..
— Ну так как? — подстегнул меня Чорбу. — Поедем на Крестовский?
— Я перестану быть невинной, если соглашусь поехать с вами сегодня, после двух часов знакомства, — резонно заметила я.
— А после, например, трех? Или пяти? — Он стремительно повышал ставки.
— Ненавижу гостиницы VIP-класса. Ненавижу охранников…
