— Вам ничего не известно об убийстве Анны Ростовой?

— Должен ли я отвечать на подобные вопросы?

— Полагаю, что должны, Люблинский.

— В таком случае вам известен мой ответ.

— Вчера вечером вы поклялись убить ее, — возразил я.

Люблинский повернулся ко мне в фас и мрачно воззрился на меня единственным глазом. В его жесте было даже что-то величественное, что меня удивило. В ту минуту я понял, что его жизнь переменилась. Со времени нашей последней встречи он стал совершенно другим человеком. Я ожидал перемен, однако был не готов к такому их характеру. В Люблинском появились величественность и достоинство, но в них сквозила явная ненависть. Он стал подобен Люциферу после падения. В нем не было никаких признаков отвращения к себе, раскаяния, ничего, что указывало бы на муки совести христианина. И я усомнился, что под бинтами, будь они сняты с его лица, я нашел бы те же черты, которые были мне знакомы. Люблинский излучал зло, которое не желал скрывать. Он производил впечатление человека, способного абсолютно на все, на любое преступление, любую низость, и я почувствовал себя беззащитным перед ним.

Он молча смотрел на меня, и его глаз, казалось, горел и вздувался злобной гордыней. Не могу представить, о чем он думал в то мгновение. Уверен только, что мысли Люблинского вызвали бы во мне отвращение. Он не отвел взгляда, как в тот раз, когда Кох в первый раз пригласил его ко мне.

— Вы убили ее, — произнес я спокойным голосом. — Признайтесь.

Несколько мгновений Люблинский выдерживал паузу.

— Я был здесь, в лазарете, герр поверенный, — произнес он с презрительно-сладкой улыбкой. — Анна сама позаботилась об этом.

— Прошлой ночью ее видели на постоялом дворе в Пиллау с каким-то мужчиной, — продолжал я. — Они совокуплялись, Люблинский. Он покрывал ее как животное. Ее любовная магия и вас околдовала?

— Меня, герр поверенный? Меня? Скорее вас! — злобно огрызнулся он. — Я ведь видел, какие томные взгляды вы на нее бросали. Я? Могу ли я с вами тягаться? Да уж, при случае вы бы не отказались! Не посмотрели бы на то, кто она такая. А может быть, именно потому, что она такая.

У меня от волнения пересохло во рту.

— Не обвиняйте меня в собственных грехах. У меня есть жена, которую я люблю, и я счастлив в браке.

— Так все говорят, — отмахнулся он от моего довода. — И тут же протягивают монеты и расстегивают штаны. Жена всего лишь жена. А Анна была чем-то по-настоящему исключительным.

— Это не отменяет того факта, что вы убили ее прошедшей ночью.

Люблинский выдержал паузу, прежде чем ответить.

— Ну что ж, давайте на мгновение представим, что вы правы, герр поверенный, — произнес он наконец, и я почувствовал, что ему нравится мучить меня. — Какая, к черту, разница? Кто бы ни убил ее. Бог простит ему его проступок. В конечном счете он совершил благое дело.

— Меня не интересуют ваши взгляды на Божественное правосудие, — грубо прервал его я. — И убийство Анны Ростовой прошлой ночью не так уж сильно меня занимает, как может вам показаться. От вас я добиваюсь исключительно правды о происшедшем.

Зрачок единственного глаза расширился, и передо мной разверзлась темная непроницаемая пропасть.

— О чем вы говорите, сударь? — воскликнул Люблинский, не скрывая злобного раздражения. — Правды о чем?

— Я хочу знать, что вы на самом деле видели и делали, когда вместе с Копкой отправлялись осматривать трупы убитых.

Люблинский отвернулся к окну и стал внимательно рассматривать собственное отражение в стекле. С приливом с моря пришел густой туман. Он успокоил ветер и прекратил дождь со снегом, превратив мир в безмолвную пустоту молочного цвета.

— Я вам все уже сказал! — прорычал он. — Я видел то, что нарисовал.

— И я видел ваши зарисовки. Люблинский, — подтвердил я. — Они явно страдают неполнотой.

— А чего вы хотите от простого солдата? Я не художник. Я объяснил все тому странному пожилому господину, но он не обратил на мои слова никакого внимания. У него, видимо, денег куры не клюют. И я сделал то, что он просил.

— Вы не зарисовали следы, которые убийца оставил на земле рядом с трупами, — заявил я.

— Какие следы?

— В случае первого убийства вы зарисовали все, что обнаружили вокруг тела, включая и следы с разрезом в виде креста. Во всех остальных случаях вы почему-то не воспроизвели следы.

— Сатана не оставляет следов, — ответил Люблинский с горькой усмешкой. — Его раздвоенные копыта не касаются земли.

— Не шутите со мной! — Я готов был вспылить. Я так и не понял, намеренно ли он не включил следы в остальные рисунки, или их действительно не было. — Вы считали Анну Ростову виновной. И когда убийства продолжились, вы убедили себя в том, что все они совершены ею. Для вас она была ведьмой, приносящей человеческие жертвы демонам. Вы решили вступить с ней в сговор ради исцеления своего изуродованного лица. И стали заметать следы, оставляемые ею. Вот почему вы прекратили зарисовывать их. Вы думали, что они приведут к ней.

Из горла Люблинского донесся странный звук, напоминающий перекатывание морской гальки. Он смеялся.

— Та игла, видимо, проникла в мой мозг, — сказал он. — Я не понимаю вас, сударь. Как бы мне удалось совершить такое дьявольское дело? Ведь со мной был Копка.

— Копка мертв, а мертвые молчат. Вы и его убили, не так ли? — прошипел я. — Должно быть, он догадался, что вы задумали и что вы покрываете преступницу. Но вместо того чтобы донести на вас, он предпочел дезертировать из полка. Вы же выследили его и вернули. Вы были, как свидетельствуют документы, офицером, возглавлявшим поимку дезертира, ведь так? Копку прогнали сквозь строй, и при этом все, включая и вас, изо всех сил старались разбить ему череп.

— Дезертиры знают, что их ждет, — прохрипел он. — Из прусской армии не так-то легко уйти. Подонок получил по заслугам.

— Как все удачно для вас сложилось, Люблинский.

— Вам меня не запугать, герр поверенный, — решительно ответил он. — Мне терять нечего. Если вам хочется считать, что убийца — Анна Ростова, а я ее сообщник, считайте. Если думаете, что я подстроил убийство Копки, Бог вам судья. Но вам никогда не удастся добиться от меня признания в этом. Что бы вы ни предпринимали…

Я решил разыграть свою последнюю карту. Да поможет мне Бог, у меня не было выбора.

— Вы ведь гордитесь тем, что вы солдат?

— Служба была моей жизнью, — пробурчал он в ответ. — Теперь меня, наверное, вышвырнут.

— Вас ждет позорное изгнание из полка, — добавил я. — Затем вам будут предъявлены обвинения в уголовных преступлениях. Соучастие в убийстве, препятствие отправлению правосудия, воровство с трупа. Вам придется с лихвой расплатиться не только за собственные преступления, но и за преступления Анны Ростовой. А оказавшись в тюрьме, вы не найдете там сочувствия к вашим бедам. Офицер, злоупотребивший своими обязанностями, нарушивший присягу. Самый презренный из презренных. Приговор? Пожизненное заключение. Каторга, полуголодное существование до конца дней. Если вам повезет, сможете протянуть год или два. И мне вас совсем не жаль, я с радостью предвижу ваши страдания. А чтобы сделать их еще тяжелее, добьюсь, чтобы вы отбывали срок в… военной тюрьме!

— Вы не сделаете этого! — прорычал Люблинский.

Внезапно он осознал весь ужас того, что ему угрожало. Его будет ненавидеть и унижать охрана, он будет вынужден терпеть издевательства и побои со стороны сокамерников. Каждое мгновение ежедневно он будет преследуемой жертвой своры диких зверей.

— Не сделаю, Люблинский? Вы знаете Уголовный кодекс наизусть, я полагаю? Я могу приговорить любого человека к такому наказанию, которое считаю наиболее правильным. Статья 137 Уголовного кодекса. И вы отправитесь туда, куда я пожелаю.

Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату