ее рук.
— Вот так, — удовлетворенно заметила Гатти. — Через несколько минут все пройдет.
Но проклятый нос и здесь подвел Лелю: кровотечение прекратилось так же внезапно, как и началось. Симулировать его дальше не представлялось возможным.
— Еще несколько вопросов, если вы позволите, — не опуская запрокинутой головы, сказал Леля.
— Я у вас в долгу. Спрашивайте.
— Как долго работала у вас Литвинова?
— Лет пять.
— А как она у вас появилась? Гатти села в кресло против следователя и задумалась.
— Ну, как появляются девушки. Существует школа манекенщиц, существует кастинг. Мне она сразу понравилась. В ней было что-то необычное, какая-то трагическая тайна. И я не ошиблась… Она оказалась сиротой, приехала в Петербург откуда-то из Мурманской области. Знаете, что она мне заявила при нашей первой встрече?
— Что?
— Она сказала: «Если вы не возьмете меня в агентство, я пойду на панель». Вот так. А девушке было всего девятнадцать…
— Завидная целеустремленность, — только и смог выговорить Леля.
— И склонность к шантажу, добавлю я.
— Вы поддались?
— А что мне оставалось делать? Тем более что у нее были великолепные данные. Этакая стервинка, червоточинка в нутре. А такие вещи ценятся даже больше, чем безупречность формы. Правда, теперь я склоняюсь к мысли, что лучше бы ей было отправиться на панель. Уж там бы она была на месте.
— Лестная характеристика.
— Что поделать. Ну как, вам лучше?
— Да, спасибо.
Злоупотреблять вниманием гостеприимной хозяйки «Калипсо» Леле не хотелось. Он поднялся, воровато сунул мокрый платок Регины Бадер в карман и — теперь уже без всяких задних мыслей — пожал протянутую руку Гатти.
— Держите меня в курсе, — снова повторила она.
— Непременно.
— Регина, проводи.
Такого королевского жеста Леля даже ожидать не мог.
Девушка пожала плечами и двинулась следом за Лелей. Выйдя в коридор, Леля сразу же увлек манекенщицу к ближайшей кадке с крошечной масличной пальмой.
— Всего лишь несколько слов, Регина.
Бадер сочувственно улыбнулась, и шрам, ятаганом занесшийся над бедной Лелиной головой, повторил ее улыбку.
— Это касается Литвиновой, — быстро произнес Леля, чтобы избежать двусмысленностей. Раз уж девушка с фото таинственным образом материализовалась и обрела имя и фамилию, стоит использовать этот факт на всю катушку.
— Я бы не хотела это обсуждать. Тем более что вы получили исчерпывающую информацию от Виолетты Сергеевны.
— И все-таки… То, что сказала Гатти, — это, так сказать, взгляд королевы на подданных.
— А вас интересует мнение толпы?
— Ну, зачем же… — Назвать Бадер человеком из толпы было невозможно. — Меня интересует мнение коллеги по ремеслу.
— Я уже давно не работаю в России. Последние несколько лет я живу в Европе.
Еще бы! Никаких сомнений, что ты живешь в Европе.
— А здесь вы…
— Здесь я в отпуске. Люблю приезжать в родной город, знаете ли.
— И навещать старых друзей.
— Виолетта больше, чем друг, — Бадер неожиданно продемонстрировала скрытый темперамент великомученицы.
Виолетта — это крестная мать и Пигмалион в одном лице, и прочая патетическая лабуда для многочисленных интервью.
— Я понимаю. И все-таки вернемся к Литвиновой. Вы начинали вместе?
— Да. Мы начинали вместе. Пять лет назад.
— И что вы можете сказать о ней?
— Она не годится для модельного бизнеса.
— Вот как?
— Модельный бизнес предполагает полное самоотречение. Я бы сказала — аскезу.
Неожиданный взгляд на вещи. И как только столь совершенный рот может произносить такие пугающие слова?
— Неожиданный взгляд на вещи, — продублировал свои мысли Леля.
— Ничего неожиданного или экстраординарного нет. Это такая же работа, как и всякая другая. И для того, чтобы достичь вершин, нужно сосредоточиться только на ней. Все остальное — побоку. Это кодекс.
Надо же, какая внутренняя убежденность! Леля нисколько бы не удивился, если бы узнал, что в свободное от подиумов и съемок время Бадер истязает худосочную плоть хлыстами и плетьми со свинчаткой. С латинской надписью на рукоятке.
— А Литвинова, значит, его нарушала?
— Да нет. Она просто никогда его не придерживалась. Бизнес был для нее не целью, а средством. А это не правильно, поверьте мне.
— Средством?
— Для достижения ее собственных целей.
— И какие же цели она преследовала? Бадер вздохнула и затянула старую волынку:
— Мне бы не хотелось это обсуждать.
— Мужчины? — прозорливо заметил Леля.
— Можно сказать и так.
— Она искала подходящую партию?
— Не знаю… Она была одинока и рассчитывала только на себя. Кто может осудить ее за это?
— А вы? — Вопрос выскочил из Лели неожиданно, как таракан из хлебницы, но он уже не мог остановиться. — Вы одиноки?
— Я не одинока, — высокомерно сказала Бадер, на ходу безжалостно отрубая хвост смутному Лелиному чувству.
Ну, конечно, ты не одинока. У тебя есть контракты, работа за границей, кормилица Виолетта, чувство собственного достоинства и, наконец, твой собственный эротический шрам. И целый короб зажиточных поклонников — от известных модельеров до убеленных сединами владельцев виноградников на юге Франции. И мрачных фермеров на севере Англии.
— Я понимаю.
— Скажите, а что произошло? — Впервые за время их беседы Бадер перестала читать Леле Нагорную проповедь, и в ее голосе прорезалось простое человеческое любопытство.
— Если вы примете мое приглашение на чашку кофе, я, пожалуй, расскажу вам кое-что. — Лживый рот, вступивший в сговор с помутневшим рассудком, судя по всему, решил окончательно добить Лелю. Но на то, что он пренебрегает своими профессиональными обязанностями, ему было совершенно наплевать.
И Бадер оценила это наплевательское отношение.
— Хорошо, — секунду подумав, сказала она. — Вы подождете меня?
Подождет ли он?! Да Леля был готов ждать до второго пришествия!
— Я только возьму сумочку. И попрощаюсь с Виолеттой. Встретимся внизу.
