проводить, потому что результаты лежали на поверхности. Небрежно затертая кровь на полу действительно принадлежала Радзивиллу. На перочинном ноже, найденном в сумочке покойной, тоже были обнаружены следы крови Радзивилла. И с некоторой натяжкой нож с выбрасывающимся тонким лезвием можно было назвать орудием преступления.
Но это не объясняло присутствия мертвой Литвиновой в коттедже. Зачем она вернулась? Взяла рубаху, но забыла нож? И приехала за ним? И по ходу пьесы решила уколоться, да не рассчитала?
Как бы то ни было, на сегодняшний день это является единственной правдоподобной версией: и отсутствие отпечатков, и наличие билета в Мурманск только подтверждают это.
Мотив, худо-бедно, тоже просматривался. И все упиралось в садистские наклонности Радзивилла. Возможно, он вошел в раж, сделал девушке нестерпимо больно, она попыталась защититься и убила его случайно. Такое тоже может быть, если…
Если Радзивилл был садистом.
А если он был мазохистом — то есть страдающей стороной?
Самым удивительным было то, что за несколько дней, которые он вплотную занимался Литвиновой, он так ничего и не смог узнать о ней. Ну, не то чтобы совсем ничего, но все-таки…
Во-первых, квартира на Большом проспекте. Дарья вселилась туда только два месяца назад. А до этого счастливого события в паспорте покойной красовалась отметка о том, что она проживает в городе Апатиты Мурманской области. Очевидно, до последнего времени она просто снимала квартиры. Как это делают тысячи людей, тщетно жаждущих покорить надменную Северную столицу.
Во-вторых, ее профессиональная деятельность. Она действительно работала в «Калипсо», но эта ее работа носила скорее эпизодический характер: за последние три года — несколько крошечных и не таких уж впечатляющих контрактов, пара-тройка съемок в рекламных роликах, не более того. С большей или меньшей периодичностью она появлялась лишь в показах коллекций, но ни с одним из модельеров не сотрудничала постоянно. И находилась, что называется, на подхвате.
Запасной игрок, ничего не скажешь. И всему виной наркотики.
Интересно, как, не имея постоянных источников дохода, она смогла купить себе квартиру в престижном районе, обставить ее и набить дорогой техникой? Впрочем, на этот вопрос можно было ответить и не имея особенно горячечного воображения. Такой вариант добычи средств к существованию юморист Саня Гусалов характеризовал достаточно двусмысленной фразой: «Ласковая телка у двух папок сосет». Что-то похожее ему уже приходилось слышать и от Виолетты Гатти, и от Регины… Регина.
Так. Взять себя в руки и постараться не думать о ней. Хотя бы в рабочее время.
Впрочем, не думать получалось мало. Вернее, не получалось совсем. Без Бадер Леля задыхался. Это было не поэтическим преувеличением, а самой настоящей физиологической реальностью. С появлением Регины Леля быстренько ознакомился с собственной анатомией, о которой до последнего времени даже понятия не имел. Теперь он точно мог определить, где находится сердце, которое постоянно прыгало на скакалке, как какая-нибудь семилетняя девочка. Или качалось на «тарзанке», как какой-нибудь семилетний мальчик. А стоило ему только увидеть Регину, ее глубокие глаза и такой самостоятельный шрам на щеке, как все его внутренние органы сбивались в кучу и еще долго не хотели отлипать друг от друга.
Регина почти переселилась к нему, но о дальнейших отношениях не было сказано ни слова. Она первая наложила на это табу. После одного-единственного разговора в постели.
Это была их вторая ночь, как раз после обыска на квартире Литвиновой.
Самым нежным голосом, на который он только был способен, Леля потребовал ясности в будущем. Это требование плевать хотело и на работу Регины, и на ожидающий ее тихий Безансон. Но и здесь Бадер оказалась на высоте.
— Обещай мне, что никогда не попросишь от меня никаких жертв, милый, — сказала она. — Ни жертв, ни жертвоприношений.
Леля выразился в том плане, что никаких жертв ему не нужно, но…
— Если я с тобой, то я — с тобой, — Регина поцеловала его в грудь. — Мы вместе, как же ты можешь желать большего?
— Вместе, но не совсем…
— Люди либо рядом, либо нет. «Не совсем» не бывает. Все очень просто. И жизнь вообще очень простая штука.
— Если ты уйдешь…
— Я не уйду.
— Но ты… Ты ведь совсем другая… Твоя работа и все эти люди вокруг тебя, все эти мужики, — Леля вдруг скатился на подленькую ревность. — Ваша работа, она предполагает…
Она не дала ему закончить:
— Ничего она не предполагает. Если ты думаешь, что меня можно соблазнить мешком денег, упакованным в штаны от Версаче, то ты глубоко ошибаешься. У меня психология некрасивого человека.
— Что ты сказала? — Леля засмеялся и обнял девушку. — Некрасивого человека?
— Я же рассказывала тебе, какой я была… И если бы не Вета…
Выслушивать панегирики рыжей Виолетте Сергеевне Леля был уже не в состоянии. Но благоразумно промолчал: Регина относилась к Гатти, как относятся к открытой кровоточащей ране — с максимальным вниманием и максимальной осторожностью.
— А для некрасивых ничто не имеет значения, кроме человеческой души.
— Конечно, они довольствуются малым, — неудачно пошутил Леля.
— Ну что ты… Некрасивые заглядывают в самые глубокие колодцы и берут по максимуму.
— Я надеюсь…
Он так до сих пор и не мог понять, что же нашла такая блестящая небожительница, как Регина Бадер, в нем, Леле. Ведь не на внешность же она купилась, в самом деле, не на рутинную работу следователя! Или в самой глубине колодца Лелиной души она увидела то, что ей всегда не хватало? Надо бы и самому заглянуть на досуге…
А сейчас — Дарья Литвинова.
Регина рассказывала о ней со сдержанной грустью, Гатти — с горьким цинизмом, но все сводилось к одному и тому же: Литвинова обожала мужчин и с их помощью решала все свои проблемы. После обыска и муторного составления необходимых бумаг и отчетов они с Региной снова отправились в «Доктор Ватсон». Там Регина поведала Леле о двух девушках, которые с самого основания агентства стали визитной карточкой «Калипсо», — Ксении Никольской и Дарье Литвиновой. Чуть позже к ним присоединилась Регина Бадер, которую Ксюха Никольская сразу же прозвала Бадер-Бадер (по аналогии с Баден-Баденом): отчасти из-за созвучия слов, отчасти из-за терапевтического воздействия, которое оказывала Регина на более темпераментных подруг. «Ты, Бадер-Бадер, прямо бальнеологический курорт в горах Шварцвальда, да и только», — любила подшучивать образованная шлюха.
Впрочем, их близкой дружбы хватило только на два года.
Потом девочки повзрослели и предпочли пробиваться в одиночку. Все, за исключением Литвиновой. Она просто физически не могла долго находиться одна — сказывалось горькое апатитское сиротство.
— Она была слишком зависима от мужчин, — сказала Регина Леле. — Может быть, именно это ее и погубило.
— Разве это плохо?
— Ты шовинист. Женщине нужно быть независимой, чтобы по-настоящему почувствовать, что она женщина, — улыбнулась Регина.
— А какие отношения были между Никольской и Литвиновой в последнее время? — Леле все еще не давало покоя то, что Никольская отказалась опознать фотографии Дарьи. Он бы с удовольствием спросил об этом саму Ксению, но та улетела в Прагу.
— Что ты имеешь в виду?
— Остались ли они хотя бы приятельницами?
— Не знаю… Мы давно не собирались вместе. И толком не разговаривали. Не думаю, чтобы они часто встречались. Если судить по последним двум годам, характер у Дарьи резко испортился. Всех женщин она считала конкурентками в борьбе за самцов, и это стало своего рода манией.
Бедняжка.
