и воровато оглянувшись на окна Базилевича, Леля тотчас же забежал в соседнее парадное с видом человека, готового справить малую нужду.
Он поднялся на площадку между первым и вторым этажом и, сгорая от нетерпения, разорвал конверт. Это был отпечатанный на принтере лист бумаги.
Но текст!..
Текст выбил его из колеи. Он перечитывал несколько строк снова и снова, стараясь уловить смысл написанного.
Письмо гласило:
«Я не собираюсь ни умирать, ни кончать с собой. Ни разгоняться на любой трассе больше восьмидесяти километров. Я очень аккуратна и всегда проверяю тормозную систему. Но если со мной что-нибудь случится, вам стоит обратить внимание на управляющего коммерческим банком „Ирбис“ Германа Юлиановича Радзивилла. Дарья Литвинова. 31 января сего года».
В бессильной ярости Леля ударил кулаком по железному массиву разбитых почтовых ящиков. Вот и все.
Круг замкнулся. Оба они мертвы, и оба обвиняют друг друга. И неизвестно, чью сторону принять. У Радзивилла, как умершего раньше, безусловно, остается право первой ночи. Но и Дарья Литвинова не лыком шита. Передозировка — тоже вещь обманчивая.
Оба покойника сидели теперь друг против друга в вольере, окруженном частоколом вещественных доказательств и неопровержимых улик. И оба они подмигивали старшему следователю Леониду Петровичу Леле: «И чью же сторону ты примешь, уважаемый Леонид Петрович? Пора определяться».
Ну ничего.
Ничего-ничего.
У Леонида Петровича оставалась в запасе еще одна карта — двойка треф, которая при хорошем раскладе могла обернуться джокером: визитная карточка, найденная в заднем кармане джинсов Литвиновой.
"Маркелов Денис Евгеньевич. Студия компьютерной графики «Автопилот».
13 февраля — 14 февраля
Наталья
Со всеми предосторожностями Тума была переправлена к великодушной Нинон. Операция проходила под покровом ночи и была тщательно спланирована. Нинон приехала за доберманихой на машине Владика и добрых десять минут ждала, пока Наталья вместе с собакой спустятся по лестнице. На Туму была накинута импровизированная попонка из старой фланелевой рубахи Воронова — в целях маскировки. Воронов бился за фланельку до конца. Он уверял, что в нее еще можно заворачивать грелку и что он любит заворачивать грелку именно в эту ветошь. Но постепенно зануда-писатель стал сдавать позиции: в ход пошли лукавые тезисы о том, что рубаху можно аккуратно разрезать и пустить на тряпки для протирания:
1. Рабочих поверхностей «Ундервуда»;
2. Его клавиатуры;
3. Листьев хаворции, стоящей на подоконнике в кухне;
4. Стола на кухне.
К исходу второго часа сопротивление писателя было сломлено, и он наконец-то расстался с тряпкой. И даже согласился возглавить операцию прикрытия. На улицу они вышли незамеченными, Тума была водружена на заднее сиденье. И только тут Наталья вспомнила, что оставила у Воронова сумочку с ключами от своей комнаты на Петроградке. Она выскочила из машины и помахала Нинон рукой:
— Уезжайте!
— А ты? — Нинон все еще не захлопывала дверцу.
— Уезжайте, вам нельзя здесь долго оставаться. Я сама доберусь…
Машина, мигнув фарами, быстро отъехала, а Наталья вернулась в подъезд. Она поднялась на лифте до шестого этажа и несколько минут постояла перед опечатанной квартирой Литвиновой. Точно так же перед ней, должно быть, стоял и Денис.
Денис!
Она забрала из квартиры все, что могло напоминать о компьютерщике, — фотографию со стола, кассету из автоответчика. Она забыла лишь об одном — его визитка, которую он сам дал ей и которая осталась в заднем кармане джинсов Литвиновой. Наверняка они нашли ее и наверняка приобщили к делу… Нужно же быть такой дурой!..
В самом паршивом расположении духа Наталья спустилась к Воронову и позвонила в дверь.
Он открыл почти сразу же.
— Вы? Я даже соскучиться не успел.
— Простите меня, ради бога. Я забыла сумку… Я все время что-то забываю… Плохой бы из меня разведчик получился.
— Отвратительный.
— Я сейчас уйду. Спасибо вам большое. Вы меня просто спасли.
— Да уж!
— Владимир Владимирович, — Наталья понизила голос до шепота, — вы будете держать меня в курсе?
Воронов поскреб щеку и дернул подбородком. И только потом, набрав в легкие побольше воздуха, выдохнул:
— Слушайте, куда вы поедете?
— К себе, на Петроградку.
— Уже ночь.
— Ничего, возьму машину.
— А я вас проводить не смогу. У меня и так миндалины увеличены до безобразия, и подозрение на паракоклюш…
— На что?
— На паракоклюш. А паракоклюш никакого иммунитета к самому коклюшу не дает.
— Вообще-то я всегда думала, что коклюш — это детская болезнь.
— Я тоже так думал. Но дело не в этом. Завтра я должен встретиться с племянницей следователя. Пообедать. Это важно. У меня к этому следователю шкурный интерес… Вы бы не могли сегодня остаться? Помочь мне подготовиться. Никогда не общался с шестнадцатилетними девочками.
Наталья не выдержала и прыснула:
— Это несложно, честное слово. Слушайте, а если я все-таки останусь — вы опять положите меня в ванной?
— Нет, — тоном оскорбленной невинности произнес Воронов. — У меня есть раскладушка. Вы можете спать на кухне.
— Очень любезно с вашей стороны.
— Это не моя прихоть. Я просто ненавижу, когда кто-то занимает мое пространство, когда я работаю.
— Все понятно. Вы просто его метите. По периметру. Как какой-нибудь скунс или мартовский кот.
— Считайте, что так, — великодушно согласился Воронов. — Ну что? Принимаете мое предложение?
Наталья наконец-то вошла в квартиру, по-хозяйски закрыла замки и задвинула все засовы и только потом сказала Воронову:
— Идет.
Весь остаток ночи Наталья подбирала писателю экипировку. Это оказалось довольно хлопотным делом: дом затворника-мизантропа Воронова больше походил на лавку старьевщика, чем на жилище преуспевающего писателя. В изъеденном жуком-короедом шкафу хранилось несколько пар брюк без змеек и несколько пар рубашек без пуговиц: престарелый и давно вышедший из моды лавсан лип к пальцам и покалывал накопившимся в нем за годы электричеством; лен пожелтел, а индийский шелк (времен «Хинди- Руси, бхай, бхай!») расползался под руками. Два имеющихся в наличии пиджака были побиты молью. А
