выйдя в коридорчик, я ощупью нашла дверь в подсобку и открыла ее. Бурятские радости. Что и следовало ожидать. Двое Ботболтовых подручных, которые еще два часа назад обслуживали нас за столом, теперь ничком лежали на полу. А между ними стояли две бутылки коньяка и тарелка с недоеденными эклерами. Эти эклеры (вкупе с вишневым пудингом и желе) подавали на десерт. Обе коньячные емкости были пусты, и я сплюнула. Тела, судя по опорожненным бутылкам, пролежат здесь еще долго, и помочь им не представляется никакой возможности. А вот тело Райнера-Вернера еще можно спасти.
Когда я вернулась под сень пальм, немцу было совсем худо. Он, скорчившись, лежал на диване и не переставая трясся. И даже не подумал снять с себя злосчастный тулуп.
Мое появление было встречено мычанием.
— Идти можете? — спросила я.
— Не думаю… Нет.
— Можете. Вставайте.
— Куда? Куда идти?
— Наверх. Там есть одеяла… Но сначала выпейте. Я отвинтила крышку “Абсолюта” и почти насильно влила в немца добрую половину бутылки.
— Ну как?
— Уже лучше. А еще можно?
— Не сейчас. Идемте.
Мы поднялись наверх.
Я втолкнула Райнера в комнату, закрыла дверь на ключ и принялась стаскивать с него мокрые заледеневшие тряпки.
— Что вы делаете? — хихикнул он.
— Да вас развезло! — Еще бы не развезло после такой дозы! — Заткнитесь и не мешайте мне.
С верхней одеждой все прошло гладко, и даже ремень на джинсах поддался. Я толкнула немца на кровать, выдернула его из штанин и сняла носки.
— Трусы тоже снимать? — поинтересовался Райнер. Вопрос застал меня врасплох. Так же, как и исподнее немца: кусок белого трикотажа с разбросанными по нему маленькими красными фаллосами (а как же иначе!). Мультяшные фаллосы подмигивали мне мультяшными глазами, и под каждым красовалась надпись “Billy Boy”.
— Снимайте. Я отвернусь.
Чтобы не поддаться искушению, я отправилась в ванную и стащила с крючка жесткое махровое полотенце. И, схоронившись за дверью, трусливо крикнула:
— Прикройтесь чем-нибудь! Я иду.
Немец сидел в кровати, придерживая руками свою главную драгоценность.
Я развернула его спиной, вылила на полотенце остатки водки из бутылки и принялась растирать ему спину и грудь. Давненько же я не видела мужского тела! К тому же такого роскошного… По спине Райнера перекатывались мышцы, а торсу мог бы позавидовать любой культурист. Ни единой волосинки, выщипывает он их, что ли? Выщипывает и натирается розовым маслом, подлец! А татуировка! Пижонистый дракон, сжимающий в лапах миниатюрную женщину. Апофеоз мужского чванства.
Сексист! Дешевка!
— Осторожнее! — взмолился Райнер-Вернер. — Вы делаете мне больно.
— Я делаю правильно. Вас нужно хорошенько растереть, чтобы не простудились…
— Дайте мне выпить…
— Не сейчас.
Покончив с туловищем, я перешла к конечностям. О, если бы у Бывшего были такие руки, такие предплечья! Возможно, я бы пересмотрела свое отношение к супружеским обязанностям.
— Бедра тоже будете растирать? Черт с тобой.
— Буду! — решительно сказала я.
Бедра заняли чуть больше времени, чем я предполагала. С трудом от них оторвавшись, я закутала немца в два одеяла и всучила ему бутылку водки.
— Только не переусердствуйте.
— Вы спасли мне жизнь, Алиса. — Райнер-Вернер задумчиво булькнул водкой.
— Сомневаюсь, правильно ли я поступила.
— Я вас недооценивал… Похоже, я тоже тебя недооценила.
— Извините за безобразную сцену. Я был не прав. Воспоминания о снежной баталии слегка подпортили мне настроение: она началась из-за Дашки, и Райнер был по-настоящему расстроен. Из-за меня никто бы не стал так расстраиваться и начищать физиономию ближнему, это уж точно.
— Я где-то читал, — язык у Райнера стал ощутимо заплетаться, — что замерзшего человека нужно согревать своим телом… Чтобы он не умер…
Это уже было верхом бесстыдства, и я не сдержалась:
— Ну, умереть-то вы не умрете, а вот…
— Что — “вот”?
— Могут возникнуть проблемы с потенцией.
Райнер-Вернер побледнел как полотно. Я же послала ему мстительный воздушный поцелуй и вышла из комнаты.
На маленькой площадке этажом ниже по-прежнему работал телевизор, вот только какой-то умник врубил звук на полную мощность.
"Видели ночь, гуляли всю ночь до утра” с духовыми, бубнами и цыганским монисто — не очень актуально, но на два притопа — три прихлопа сойдет. Я прослушала песню до конца, пощелкала пальцами, повиляла “слабовыраженными” (как говорила когда-то Дашка) костями таза — и выдернула телевизионный штепсель из розетки.
Какое же все-таки блаженство: тишина без подтекстов!
Но блаженство длилось недолго: и все из-за тонкого собачьего лая в самом конце коридора. Такие вопли — на грани ультразвука — могла издавать только Ксоло. Бедная псина, сидит где-то одна- одинешенька, принесенная в жертву беллетристическим разборкам.
Я двинулась на лай, который с каждой секундой становился все явственнее.
Чтобы добраться до него, мне пришлось завернуть за угол. Лай доносился из-за двери комнаты, выходившей в маленький холл. Пол в холле был устлан толстым ковром, а стена напротив двери — задернута плотными шторами.
Я подошла к двери и даже не сразу сообразила, что она приоткрыта. Несколько секунд я колебалась, но лай Ксоло призывал меня. Нет ничего предосудительного в том, что я успокою собачку. Я распахнула дверь настежь: по ногам пробежал сквозняк, и шторы на стене заколебались.
Ксоло!
Аглаин дорожный чемодан лежал прямо на кровати, а Ксоло сидела на чемодане и остервенело облаивала пространство.
— Ну, что с тобой? Кто тебя напугал? — елейным голосом спросила я.
Ксоло подпрыгнула, вскарабкалась ко мне на руки и лизнула в подбородок. Тельце собаки била дрожь.
— Все в порядке, все в порядке, — уговаривала я маленькое чудовище, укачивая ее, как младенца. — Скоро придет мамочка, она тебя утешит…
Комната, предоставленная Аглае, являла собой резкий контраст с той халупой, в которой поселили нас с Райнером-Вернером. Окно во всю стену, пряничный рождественский пейзаж за окном, дорогая мебель — никакой двусмысленной восточной роскоши. Все предельно элегантно, утонченно и изысканно: совсем не для бурятского седалища Дымбрыла Цыренжаповича. Девяносто девять из ста, что все это великолепие — привет Дымбрылу от какой-нибудь европеизированной любовницы. Которая уже научилась пользоваться эпилятором, не краснеет от словосочетания “глобализация экономики” и способна кончить при одном только виде утюга с тефлоновым покрытием.
Ксоло наконец-то успокоилась, и я спустила ее с рук. Теперь нужно следить, чтобы они не потянулись ни к Аглаиному чемодану, ни к ноутбуку, стоящему здесь же, на столе возле окна. Ноутбук, равно как и
