Мехико
Токио
Варшава
Париж
Берлин
Сеул
Пхеньян (до этого коммунистического счастья Васька точно не добраться)
Вена
Прага
Будапешт
Добро бы каждый из городов был упомянут хотя бы дважды, но нет: все существует в единственном экземпляре. Исключение составляет лишь год на обратной стороне календаря – здесь ни у кого не возникло разночтений, он – текущий.
Истины Ваське не добиться, но, может, Ямакаси знает истину?
Едва дождавшись конца смены, Васька чуть ли не бегом отправляется домой и находит Ямакаси, лежащим на диване. Обычно к лежанию добавляется еще и беспрерывное щелканье телевизионным пультом. Ни на одном канале красавчик-азиат не задерживается дольше тридцати секунд, если, конечно, речь не идет о просмотре порномультфильмов по видео. И о широко разрекламированном Шаброле,
С другой стороны, Шаброль (смысл фильмов которого постоянно ускользает от Васьки) все-таки предпочтительнее, чем порномультяшки.
На Шаброля птица Кетцаль хотя бы не дрочит.
Зато на мультяшках делает это с завидным постоянством. Вне зависимости от того, находится рядом Васька или пет. Справедливости ради, при ней Ямакаси старается не циклиться на всех этих «Голубых девушках», «Невестах-эльфийках» и «Сливках первой ночи».
Но сейчас, кажется, Васька пришла не вовремя.
Ямакаси косит глазом на очередную пургу про щупальца (канонически олицетворяющие мужские гениталии) и запутавшихся в них крутобедрых красоток со стоячей грудью, булавочным ртом и широко распяленными глазами.
Ни трусов, ни плавок он не носит (очевидно, для того, чтобы легче было добираться до члена, если приспичит) и не приспускает штанов. Его лицо остается спокойным и безучастным даже тогда, когда он кончает, и в этом отношении мастурбация ничем не отличается от их с Васькой секса.
– Тебе помочь? – спрашивает Васька, пристально глядя на торчащий из белых полотняных брюк член Ямакаси и испытывая острую тоску по им обоим, уж не влюбилась ли она?
Определенно нет.
– Не стоит, кьярида, – в голосе Ямакаси нет ни тени смущения. – Я уже заканчиваю. Три минуты… Ты подождешь?
Любитель мультяшных sexy-герлз обладает уникальной способностью ставить в глупое положение даже такую отвязную девчонку, как Васька. Она же борется сразу с тремя искушениями: развернуться и уйти, съездить Ямакаси по морде и прилечь рядом с ним. Лучше все-таки уйти, не видеть, как победительная густая струя взлетит вверх и шлепнется ему прямо на живот, на некоторое время похоронив под собой татуировки.
Ровно через три минуты спрятавшаяся в глубине мастерской среди мрачных гипсовых и мраморных фигур Васька слышит голос Ямакаси:
– Все в порядке, детка!…
Ямакаси поступил по-свински, и это неожиданным образом освобождает Ваську от переживаний по поводу соски-недоумка, роющейся в чужих вещах. В конце концов, она имеет право на ответное свинство и потому с легкостью бросает календарик со схемой на липкий живот Ямакаси.
– Что это? – спрашивает он, приподняв календарь двумя пальцами.
– Нашла сегодня утром на полу. Наверное, вывалился из твоего рюкзака. Он тебе нужен?
– Нет, – он совсем не удивлен, да и Васька придумала отличную версию – и чего было бояться?
– Календарик на этот год. В нем можно отмечать памятные даты…
Пожалуй, Васька погорячилась, выпустив недостижимое метро из пальцев. Что, если Ямакаси придет в голову смять календарь, подчистить им следы восхищения порномультом или вообще порвать на части? Это было бы для Васьки самой настоящей трагедией.
– Памятные даты? Я не настолько сентиментален.
– Тогда я возьму его себе, если не возражаешь, – быстро, слишком быстро говорит Васька.
– Конечно, возьми. У меня где-то был еще один… Был еще один? Интересно, где он сейчас, этот «еще один»? По крайней мере, в рюкзаке у этого календарика не было братцев.
– Кстати, что за метро там изображено?
– А там изображено метро?
– Да. Схема линий метрополитена.
– Никогда не всматривался.
– Зачем же ты его купил?
– Я его не покупал. Это подарок.
Главное, чтобы Ямакаси помнил об этом, когда Васька поинтересуется происхождением календаря в следующий раз.
– Вещь слишком незначительная, чтобы быть подарком, ты не находишь?
– К чему ты клонишь? – Ямакаси наконец-то соизволил приподняться и застегнуть брюки.
– Пустячок. Безделица, – Васька никак не может успокоиться. – Не представляю человека, который отделался бы таким подарком.
– Да что ты пристала ко мне с этим календарем? Ей-богу, я не помню, как он мне достался.
– Я и не настаиваю, чтобы ты вспомнил.
– Слушай… Мне даже самому вдруг стало интересно… ну да, это не был подарок. Календарь лежал в пачке сигарет, точно.
– Какой пачке?
– Той, которую я подмел в кафе.
– Которую оставил какой-то тип и ты решил – не пропадать же добру?
Удивительно, но Васька помнит все, что когда-либо говорил Ямакаси, – до последней фразы, до последней буквы в предложении. Она могла бы стать биографом междометий и многоточий Ямакаси, она могла бы стать реставратором его обветшавших со временем историй, она могла бы организовывать этнографические экспедиции в дебри его высказываний.
– Да. Только это был не просто случайный тип. Мы с ним познакомились часа за три до того, как он ушел… Выпили пивка.
Дело обстоит именно так, как и предполагала Васька. Если сейчас Ямакаси предъявит ей Тобиаса Брюггеманна, скульптора, она нисколько не удивится.
– И кто же это был?
– Тобиас Брюггеманн. Вот оно!
– Тобиас Брюггеманн, – с нажимом повторяет Ямакаси. – Помнишь, я говорил тебе о нем?
– Скульптор?
– Да. Он представился скульптором. Достаточно известным.
– И ты ему поверил?
– Он показал мне свои работы.
– Прямо в кафе?
– Ну, работы не в буквальном смысле. Фотографии работ.
– И как?
– Что?
