– Мне нужно знать, в каком городе находится это метро.
– А там разве не указано?
– Я просто прошу тебя объяснить. Ты ведь носил этот календарь с собой.
Она настойчиво сует календарик в руки Ямакаси. Тот смотрит на него ровно секунду, потом поворачивается к Ваське и аккуратно касается кончиками пальцев ее подбородка. В глазах его – легкий налет сострадания, или Васька ошибается?
Так и есть: сострадание и еще что-то.
И снова – обычная для Ямакаси пустота.
– Вообще-то здесь нет никакого метро. Только дом и деревья…
– О чем ты говоришь?
– Сама посмотри. Дом и деревья.
Он прав.
Стоит только вернуть себе календарь, чтобы убедиться в этом. Размеры календарика не изменились ни на миллиметр, это по-прежнему пластиковый прямоугольник с зажеванными краями. Но вместо линий (черной, синей, желтой, красной) на нем пропечатан пейзаж: цветные холмы, строй пирамидальных тополей и вдали, на вершине одного из холмов, – дом под плоской черепичной крышей.
Замечательная картинка.
Тем более что она уже видела ее и даже мечтала попасть внутрь.
Местность называется Тоскана, это в Италии.
Впервые она узнала о Тоскане (как узнала о многом другом) из телевизионной программы. Да нет, это был фильм, романтическая баллада об одной американке, купившей дом в Италии; перипетии сюжета не так уж важны, а вот дом Васька запомнила.
Она хотела такой же тосканский дом, какой был в фильме.
Она хотела такой же сумасшедшей красоты мотоцикл, какой был в другом фильме.
Она хотела так же бродить с большой собакой по берегу моря, как это было еще в одном фильме.
Слишком много препятствий, чтобы осуществить хотя бы одну из этих идей, к тому же героиня фильма про дом в Тоскане была писательницей и уж наверняка не страдала редкой
Все дело в дислексии.
Она – причина всех Васькиных несчастий. И еще – сестра. Ведьма. Паук.
Всякий раз отправляясь по невидимой дороге от тосканского дома до берега моря (с большой собакой, лающей на волны), Васька натыкается на паука, паук не дает ей сделать и шага, то и дело напоминая:
А у самого паука тем временем все в полном порядке.
Васька уверена – будь с ней рядом любой другой человек, а не блаженная дурочка… не будь с ней рядом вообще никого – все обернулось бы по-другому.
Много лучше.
Почти счастливо.
Ямакаси что-то говорит, следовательно – нужно ответить ему и прекратить, наконец, снова и снова падать в бездну своей ненависти к пауку.
– Что с тобой происходит, кьярида?
– Ничего. Здесь и правда сфотографирован дом. Наверное, я просто спутала календарики, у меня их накопилось с десяток. Валяются по всей мастерской…
– Давай выкинем все это гипсовое дерьмо. Получится отличная студия…
– Тут не только гипсовое дерьмо. Есть и мраморное дерьмо, и глиняное дерьмо, и деревянное, а в общем, я согласна.
– Хочешь, займемся сексом?
Ваську так и подмывает сказать
Исключение составляют лишь оголтелые феминистки, лесбиянки, Валерия Новодворская и те ненормальные, что мечтают о карьере в крупных компаниях, адвокатских конторах и органах государственного управления.
Васька искренне верит: таких наберется немного.
– Скажи, милый… Я хоть немного тебе нравлюсь? – голос Васьки немного подрагивает, черт знает что, уж не влюбилась ли она?
Определенно нет.
– Нравишься ли ты мне? – он с готовностью закрывает глаза и принимается ощупывать ее лицо кончиками пальцев, как это сделал бы слепой. – Ты хочешь знать, нравишься ли ты мне?
– Да.
– Что это? Берега прекрасных озер? – пальцы Ямакаси касаются Васькиных век. – Они заросли лилиями? Они заросли камышом?..
– Это всего лишь глаза, – уточняет Васька.
– А это? Что это? Чудесный склон чудесной горы? – пальцы перемещаются ниже.
– Это всего лишь нос…
– Может быть, это – вершина бархана? Гребень волны?
– Это губы, милый…
Но в исполнении Ямакаси банальщина вдруг приобретает сакральный смысл.
– Ты все еще хочешь знать, нравишься ли ты мне?
– Да.
– Вот что я скажу тебе, кьярида… Только не обижайся на меня.
– Я постараюсь, – упавшим голосом говорит Васька.
– Я… Я хочу жениться на тебе!
Ослепительно сверкнув, глаза птицы Кетцаль на мгновение подергиваются матовой пленкой и тут же снова выпускают свет; перья птицы переливаются и дрожат. Она распускает хвост (украшенный картинками непристойного содержания) и оглашает окрестности победным криком.
В этом – весь Ямакаси. Никогда не поймешь, шутит он или говорит серьезно.
– Я согласна, – хохочет Васька. – Только при одном условии.
– Можешь не прописывать меня в своем колумбарии…
– Нет-нет… Я не то хотела сказать… При условии что Тобиас Брюггеманн будет на нашей свадьбе шафером.
– Не волнуйся, кьярида, – улыбка сходит с лица Ямакаси и все черты его обостряются. – От Тобиаса Брюгге-манна тебе не отвертеться.
…Они повторяют полеты два или три раза в неделю: предпочтение отдается центру, Васильевскому и Петроградке, Чук и Гек не встретились им ни разу. Взбираясь на крышу, Васька непременно вспоминает о Гоа и юго-западной оконечности Португалии
Вспоминает – и тут же забывает.
Ревнивая близость неба не позволяет ей думать ни о чем другом, кроме самого неба. Касаясь макушкой его внешнего края, видя впереди себя (или чуть справа, или чуть слева) полотняную спину Ямакаси, Васька чувствует себя почти счастливой.
И нет никаких других причин, чтобы не чувствовать себя подобным образом.
