дальше от разгадки, чем была вначале. Ее так и тянет спросить у Ямакаси напрямую:
Все это готово слететь с Васькиного языка, но в самую неподходящую минуту его обволакивает язык Ямакаси.
– Хочешь заняться любовью, кьярида? – шепчет он, что-то новенькое, раньше в ходу было выражение
С Ямакаси станется.
– Ты любишь меня? – спрашивает Васька.
– Конечно. То, что я собираюсь сделать для тебя, – разве не доказательство любви?
Раздавить паука, вот что он собирается сделать. Убить ведьму, тем самым освободив Ваську от многолетних пут. И не только Ваську – дьявольской кухне тоже придет конец. Но так ли уж виновата ведьма?…
Эта мысль приходит неожиданно, в самый неподходящий момент: Васькино тело покоится на волнах тела Ямакаси. Васькино тело покачивается, вода прозрачна и пронизана солнечными лучами; они достают до самого дна и в их преломленном свете хорошо видно, чем усыпано дно.
Крошечный трамвайчик со звонком «исполняю желания, исполняю желания, исполняю желания»; крошечный мотоцикл – раньше его фара и подфарники были наполнены лунным светом, но теперь не горят; крошечная фигурка керамической птицы, не такой кровожадной, как птица Кетцаль, – почему все это так пугало Ваську в детстве? Почему она думала, что Мика вторгается в ее сны? быть может – она просто охраняла их? Почему в любом поступке, в любом душевном движении Мики ей чудилось притворство? Да, она врала Ваське о смерти родителей, но почему Васька увидела в этом только ложь, а не желание защитить ее от страшной правды, пусть и ненадолго. И потом…
Это жалость или что?
– Давай оставим все как есть, – шепчет она, не открывая глаз. Она бы и не смогла открыть их: губы Ямакаси завладели веками, завладели ресницами, избавиться от их тисков невозможно.
Что значит – оставим все как есть? – Не стоит ее убивать…
Он больше не целует Ваську, по и не собирается выпускать ее тело из объятий.
– Ты передумала? Воспылала сестринскими чувствами? Или она вдруг перестала быть ведьмой?
– Нет, но…
– Ты разговаривала с ней?
– Ты же знаешь, что нет. Мы не общаемся…
– Тогда объясни мне, что происходит, – Ямакаси по-прежнему говорит с ней ласково, пи на йоту не повышая голоса.
– Я не знаю… Может, и правда имеет смысл просто разменять квартиру.
– Она не даст тебе разменять квартиру.
– Я могу это сделать без нее. Сама.
– Ты? – и снова он не повышает голоса. – Разве ты потянешь такое грандиозное мероприятие?
– Почему нет? – Васька чувствует подвох, но не может сообразить, с какой стороны его ждать. – Почему бы мне не потянуть такое грандиозное мероприятие?
– Разве у тебя нет проблем с бумагами? Вот оно.
– Каких проблем? С какими бумагами?
– Ты ведь больна дислексией, Васька. Разве не так? Вот оно!
– Я нормальный человек… Ты же видишь… – она пытается высвободиться, оттолкнуть от себя Ямакаси, но его татуировки вдруг отделяются от кожи и перехватывают Васькины руки, плечи и запястья, разоряют гнезда шейных позвонков, узлами завязываются на бедрах – ну, конечно, ей только кажется это.
Кажется.
– Я нормальный человек, – в отчаянии повторяет она. – А дислексия – это не болезнь…
– Вот как? Тогда что же это?
– Редкая психологическая особенность. И откуда ты… Откуда ты узнал о ней?
– Твоя расчудесная сестра. Она мне все рассказала.
– Она? Вы говорили об этом?
– Мы вообще говорили о тебе. Она сказала, что ты больна. И еще, что ты психопатка. И еще, что ты шлюха.
– Она так и сказала? – Васька не знает, за что ухватиться в первую очередь: за «психопатку» или за «шлюху».
– Да. А еще она сказала, что у тебя не все в порядке с головой, – Ямакаси безжалостен.
– Зачем?
– Откуда же я знаю? Наверное, для того, чтобы понравиться мне.
Трамвайчик, птица, мотоцикл… ах ты, сука!…
– Все еще хочешь оставить все, как есть? – татуировки Ямакаси ослабили хватку, он и сам ослабил хватку и готов отпустить Ваську на свободу.
Васька не в состоянии произнести ни слова.
– Я не хотел говорить, кьярида… Не хотел расстраивать свою девочку. Я думал, ей хватит решимости и уверенности. Но я вижу, что она колеблется… Ты колеблешься?
Ямакаси больше не держит ее, он даже отодвинулся, но почему тогда Васька не может избавиться от ощущения, что его холодные пальцы все крепче и крепче сжимаются на ее шее?
– Ты колеблешься, – печально констатирует он. – А она – нет.
– О чем ты?
– О том, что если этого не сделаешь ты, то сделает она.
– Что она сделает? Что должна сделать?
– Она хочет убить тебя.
Смысл произнесенного не сразу доходит до Васьки. Оказывается, мотоцикл был нужен пауку для того, чтобы сбить Ваську на пустынном шоссе; трамвай – для того, чтобы перерезать ее пополам, а птица – для того, чтобы выклевать Ваське глаза. Васька терпеть не могла свою старшую сестру (да, да, да!), – но она и подумать не могла, что Мика платит ей той же монетой.
– Неправда. Ты врешь… Поганый узкоглазый азиат!
– Я не вру, – Ямакаси смотрит на Ваську с сочувствием, как на тяжелобольную, коей Васька, безусловно, является. – Она сама мне это предложила.
– Ты врешь…
– А разве ты… Ты сама не предложила мне то же самое?
