Кто-то… Интересно, девочка, что бы ты сказала, если бы знала, что в круг подозреваемых, который я определила для себя, входит и твой отец, твой драгоценный папочка?
– А что мы можем сделать? – осторожно спросила я.
– Давай договоримся. Здесь никому нельзя доверять. Никто не верит, что старшего помощника убили, никому и не нужно верить. Ведь никто не любит никаких осложнений, правда?
Карпик проявляла подозрительную для ребенка прозорливость, и мне оставалось только соглашаться с ней.
– Правда.
– Я знала, что случится что-то необычное, я знала это с самого начала. Давай заключим союз, Ева, давай сами найдем убийцу.
– Ты с ума сошла! – Господи, в который раз я говорю ей это.
– Почему? Это же так здорово, самим все распутать!
– Интересно, как ты себе это представляешь? – Я скептически хмыкнула: действительно интересно, как представляет себе следственные действия тринадцатилетняя девчонка.
– Очень просто. Сначала мы наметим круг подозреваемых.
– Каким образом?
– Будем всех анализировать. Задавать каверзные вопросы. Я умею задавать каверзные вопросы.
– Да уж!
– Потом осмотрим все. Его каюту, например, – тихонько, чтобы никто не видел.
– Что ж, вполне здравая мысль, – сыронизировала я – Не забудь еще про место преступления. Там наверняка можно найти какие-нибудь улики.
– Я знаю. Я бы и сама это сказала. Ты просто опередила меня, так нечестно.
Я рассмеялась – все-таки она была всего лишь ребенком, тринадцатилетней девочкой.
– Хорошо, хорошо. Прости.
– Ничего. В конце концов, мы же вместе. Ты и я. Правда?
– Правда!
– Тогда поклянемся быть вместе и никому ни о чем не рассказывать, пока все не выясним.
– Клянусь. – Я снова рассмеялась. – Клянусь молочными пенками.
– Это нечестно, – надулась Карпик. – Ты же ненавидишь молочные пенки. Подожди, я сейчас приду.
Карпик выпросталась из одеял и, прихрамывая, направилась к трапу, ведущему внутрь корабля.
– Только никуда не уходи, обязательно дождись меня!
Я подняла руку: никуда не уйду, буду ждать тебя верно и преданно.
Как это ни странно, напряжение, не отпускавшее меня с момента гибели старпома, неожиданно прошло. В лице Карпика я получила неожиданную союзницу: она не знает того, что знаю я, но ей и не нужно это знать. Для нее это игра, немножко страшная, но все равно – игра. Пусть для нее все и остается игрой. И почему бы не сыграть вместе с ней? Выдвинуть игрушечную версию, обсудить ее вдвоем, без всякой боязни, что об этом кто-то узнает. Карпик даст мне возможность думать вслух, она даст мне возможность ошибаться и исправлять ошибки… Пожалуй, в ее предложении есть рациональное зерно…
– Я вернулась, – торжествующе объявила Карпик, взбираясь ко мне на колени.
– Здорово! А я уже успела соскучиться.
– Хочешь леденцов?
– Леденцов?
Не дожидаясь ответа, Карпик сунула мне в ладонь пакетик с леденцами. Это был довольно странный пакетик с обтрепанными краями, почему-то вымазанный мазутом. Леденцы тоже были не лучше: засахарившаяся, плотно склеенная масса неопределенного цвета. До чего же странными бывают пристрастия дочерей банкира.
– Господи, девочка, где ты их взяла?
– В плотике.
– В каком плотике?
– В спасательном. Нам же их показывали перед отплытием, разве ты не помнишь? А там, между прочим, много всяких вещей: крючки, вода, пиротехника какая-то. И вот – леденцы.
– Отвратительно они выглядят.
– Зато вкусные.
– Их, наверное, еще в русско-японскую войну делали.
– Зато вкусные. Ешь.
– Сначала ты.
– Я уже съела целую пачку, но могу еще…
Карпик разломила бурую леденцовую массу пополам и сунула свою половину в рот. И даже причмокнула. Я последовала ее примеру, удивляясь про себя и задавая себе только один вопрос: неужели я всегда буду следовать ее примеру?.. Плясать под ее дудку, под ее волынку… Как же она назвала этот музыкальный инструмент?
Кажется, корнемюз.
– Ну, как? – пуская сладкую слюну, спросила Карпик.
– Превосходно.
– Я знала, что тебе понравится. Всегда нравится то, что достается не просто, – у Карпика была удивительно верная философия. – А теперь дай сюда руку.
– Зачем?
– Дай, не бойся.
Я выпростала руку из-под одеяла. Карпик цепко ухватилась за нее и тотчас же достала золотую заколку для галстука. На ее конце посверкивал крупный бриллиант.
– Это что еще такое? – удивилась я.
– Это папочкина заколка.
– А зачем ты ее принесла?
– Сейчас ты все поймешь.
Обхватив мой указательный палец своими цепкими руками, она с силой надавила на него. Кончик пальца сразу покраснел, к нему прилила кровь. Карпик же молниеносным движением воткнула острый конец заколки прямо мне в руку. Это было так неожиданно, что я даже вскрикнула. Но Карпик не дала мне опомниться: то же самое она проделала и со своим указательным пальцем, и выдавила на поверхность капельку крови.
– Теперь давай его сюда, – деловито сказала она.
– Кого?
– Свой палец. Мы смешаем нашу кровь, чтобы быть как будто сестры. Чтобы все делать вместе… Все и всегда. Это как клятва. Как будто клянешься на крови. Мы ведь решили все делать вместе, правда, Ева?
Самым удивительным было то, что и на этот раз я подчинилась. Убедившись, что обряд совершен, Карпик прижалась ко мне и крепко поцеловала в щеку. Я слабо верила в реальность происходящего, только палец колола острая, как жало, боль. Впрочем, очень скоро боль прошла и ко мне вернулся мой собственный, иронический взгляд на мир.
– Надеюсь, все ритуалы закончены? Есть землю не придется? И помет корабельных крыс…
– Не придется. Тем более что здесь нет никакой земли. Только вода. И крыс тоже нет. Макс говорит, что здесь сильные магнитные излучения. Раньше у них была кошка, так они ей сделали специальный ошейник из меди…
Опять этот таинственный Макс, никогда не виденный мною рефмеханик, сидящий где-то внизу, в столовой для матросов, в матросском кубрике, у холодильных камер. Гефест в своей кузнице, Аид в своем царстве мертвых… Когда только Карпик успела подружиться с ним? Когда только Карпик успела подружиться со мной? И не только подружиться, а еще и обменяться капелькой такой одинаковой крови…
– Слава богу, ни земли, ни крыс. Нужно отметить это событие.
– Ну вот. Теперь мы всегда должны доверять друг Другу. И друг другу помогать.
