охотиться не собирается и вряд ли соберется в ближайшее время. Так что не стоит принимать это всерьез…
– Не стоит принимать всерьез? А как эта бумаженция оказалась у меня в каюте? В закрытой изнутри каюте? Вы можете объяснить?
Антон набрал полные легкие воздуха, но:
– Нет. Я не могу этого объяснить.
– Что же мне делать? Что делать?! Что делать?!
– Вот что. Давайте сделаем так. Сегодня вы переберетесь к нам. Или кто-нибудь из нас будет все время с вами. Это выход. Вы как считаете?
Адвокат затих. Впервые за все время пребывания в кают-компании на его лице появилось осмысленное выражение. Видно было, что он ухватился за эту мысль, как утопающий хватается за соломинку.
– Я согласен, – сказал наконец он – Только можно попросить вас.
– Да, конечно.
– Чтобы не один человек, а хотя бы двое… Я переберусь к вам в каюту, на время. Вы не будете возражать?
– Конечно, нет.
Адвокат уселся на диване и обвел всех присутствующих взглядом. Теперь, когда появилась ясная перспектива спасения, он даже устыдился своего не очень пристойного, почти бабьего поведения.
– Вы не проводите меня к каюте? – мягко спросил он у Антона. – Я… Я должен переодеться. Вспотел весь.
– Это точно, – констатировал Муха, позволивший себе брезгливую улыбку.
Адвокат действительно был мокрым как мышь. Темные пятна пота расплывались под мышками и на коленях. На брюхе, которое уже не скрывала расползшаяся рубашка, была видна взмокшая шерсть.
– И как вы, роднуля, при вашей храбрости такой опасной работенкой занимаетесь, а? – поинтересовался Муха. – Это же смерти подобно. Шаг влево, шаг вправо, не так братка защитили – и ага?
– Не ваше дело.
– Конечно, не мое…
Адвокат в сопровождении Антона покинул кают-компанию. Молчавший до этого Вадик грустно сказал:
– Жаль, камеру не прихватил. Поснимаешь такие пенки пару дней – и вполне можно претендовать на звание лучшего хроникера года. Ты что думаешь по этому поводу, Ева?
– Ничего.
Наступивший день вступил в видимое противоречие со всем, что происходило на “Эскалибуре”. Мне вдруг захотелось вырваться из душной металлической клетки корпуса, подняться наверх, где было свежее небо, свежее море и свежие, незапятнанные льды. Возможно, их больше нет, а то, что окружает корабль, всего лишь декорация, кровавая сцена, покинутая актерами в такой же апрельский день семьдесят лет назад… Как бы то ни было, море в иллюминаторе кают-компании казалось более реальным, чем сам “Эскалибур”, – и я не стала сопротивляться.
Я поднимусь на палубу, чтобы убедиться, что все мы еще живы. Окончательно и бесповоротно решив это, я молча пошла к выходу из кают-компании.
– Ты куда? – крикнул Вадик мне вдогонку.
– Подышать воздухом.
– Будь осторожна.
– Я знаю: “Будь осторожна, следи за собой”.
– И за всем остальным тоже, – напутствовал меня Вадик.
– Хорошо…
На шлюпочной палубе дул легкий ветерок. Он ласкал мое разгоряченное лицо, трогал губы и волосы, – никто еще не касался меня так нежно. Тюлени, отделенные от “Эскалибура” пространством льдов, почему- то молчали.
Тихо.
Очень тихо, как в покинутой костюмерной. Не гудят даже стальные ванты.
На секунду мне показалось, что если я сейчас вытяну руку, то обязательно упрусь в стенку купола, накрывшего “Эскалибур”. Вполне понятный жест: мы все под колпаком. Ни на что другое рассчитывать не приходится.
Я вытянула руку, ожидая самого худшего. Но ничего не произошло. Окружающий меня пейзаж был совершенно реальным. Нужно взять себя в руки и постараться не сойти с ума. Насколько это вообще возможно…
– Привет, – услышала я у себя за спиной чей-то дерзкий грудной голос.
Клио, конечно же, Клио, даже оборачиваться не надо. Интересно, что заставило ее покинуть логово любви и выползти на палубу?..
– Привет, – снова повторила Клио.
– Привет. – Наконец-то я соизволила обернуться.
Она стояла прямо передо мной, чудовищно хорошенькая, в короткой, всего лишь по талию, меховой куртке с широкими плечами, в своих знаменитых кожаных брюках и в очках, бесшабашно сдвинутых на лоб.
– Шикарная погода, правда? – спросила она.
– Самое время предаваться шикарной любви, – съязвила я.
– Именно… Какие новости?
– Пока все живы, – сказала я.
– Надеюсь, скоро все разрешится, и мы благополучно вернемся. Хотя… Ты знаешь, мне не хочется возвращаться. Я с удовольствием осталась бы здесь на месячишко.
– Не сомневаюсь.
– Правда?
Конечно, правда, Клио, можно только представить себе, как дымится дубовая обшивка каюты, когда вы занимаетесь с ним любовью. Странно, что ты вообще вырвалась на свободу, наверняка он потерял бдительность и заснул, перевернувшись на живот…
– А банкир, я смотрю, притомился. – Мне нравилось дерзить ей, подумаешь, поп-звезда российского масштаба…
– Заснул, – подтвердила она и посмотрела на меня с удивлением. – А как ты догадалась?
– Иначе бы он тебя не выпустил…
– Думаю, ты тоже когда-нибудь испытывала что-либо подобное… Правда?
Испытывала ли я что-либо подобное… Смотря что под этим понимать – любовь или влечение… Ни то ни другое счастья мне не принесло.
– Только теоретически.
Клио засмеялась и посмотрела на меня со снисходительной симпатией.
– У тебя есть курево? – спросила она.
– Трубка так и не нашлась?
– Нет. Да и черт с ней… Валере это все не очень нравилось. – Ого, вот как мы заговорили, если все будет продолжаться в тех же темпах и в том же направлении, то через три дня ты с милой улыбкой откажешься от своей карьеры, от мулаток на бэк-вокале, от латиносов на подтанцовках, от негров, филиппинцев и соло-гитариста народности банту заодно. Вы откажетесь от кровати и будете предаваться утехам страсти в самых экзотических местах: в купе скорых поездов, в туалетах самолетов авиакомпании “Люфтганза”, на вершине Акрополя, на смотровой площадке Эйфелевой башни… Ничего не поделаешь, мир – это путешествие, а все права на все путешествия принадлежат только страстным любовникам.
– У меня только “Житан”, – сказала я, выбивая сигарету из пачки.
– Плевать. Давай “Житан”.
Мы закурили, стоя на палубе, ни дать ни взять две близкие подружки. Внезапно навалившаяся страсть
