вызывать бронированный джип из администрации президента.
— Очень серьезная, — шепнул Игнасио, передавая мне ключи от дома на Талего.
— Очень талантливая, — шепнула я, передавая ему конверт с деньгами за аренду. — Как раз сейчас обдумывает сюжет нового романа. И никого вокруг не замечает.
— А ее книги уже переведены на испанский?
— Мы как раз работаем в этом направлении…
— Давайте работать вместе!
Интересно, каким образом?
— У меня есть хорошие приятели в издательском бизнесе. — Игнасио как будто прочел мои мысли. — И я мог бы посодействовать…
— Предложение заманчивое…
— И не беспочвенное, Тина. Вы позволите называть вас Тина?
— Конечно…
— Хотелось бы снова увидеться с вами и обсудить все детально. Жаль, что сейчас нет времени! Вы уезжаете…
— Через сорок пять минут поезд. Уже через сорок…
— А я только вчера вечером вернулся в Мадрид. Но обещайте, что свяжетесь со мной, когда вернетесь. Я бы… очень хотел увидеть вас снова! Может быть — поужинать…
Уж не склеивает ли он меня? Да нет, не похоже! Интереса для метросексуалов я никогда не представляла, тем более для метросексуалов за сорокет. Так и есть, ему за сорок, и это полновесные «за сорок», ни капли моложавости. Представить его в куртке с капюшоном и свитере грубой вязки, предсказанных ВПЗР, невозможно. Так что — прочь глупые мыслишки! Прочь, но… Не мешало бы их проверить, прежде чем изгнать из головы. Не мешало бы узнать кое-что о расплывчатом местоимении «вас»: относится ли оно только ко мне или — к нам обеим.
— С удовольствием поужинаю с вами… — говорю я, глядя Игнасио прямо в глаза.
Сам же Игнасио пялится на ВПЗР. Самым беспардонным образом.
— А писательница… сможет составить нам компанию? Если, конечно, не будет погружена в свой роман?
— Она всегда погружена в свои романы… —
черт его знает почему, но откровенное глазение мадридского смазливца на русскую растрепу не слишком нравится мне. Проще всего списать это на особенности испанского национального характера. Ведь давно известно, что испанцы испытывают почтение и даже некоторый трепет перед представителями творческих профессий. Или профессий, которые кажутся им таковыми. Но Игнасио меньше всего похож сейчас на типичного представителя своего народа. Он похож на мужчину, которому неожиданно понравилась женщина в толпе. В полупустой кондитерской, на засыпанной снегом автобусной остановке, на эскалаторе метро (хотя преуспевающие адвокаты вряд ли ездят в метро). Женщина понравилась ему неожиданно, вопреки собственной воле. Обычно ему нравятся другие женщины, девушки, это совсем не его тип, — и вот, пожалуйста… Случилось то, что случилось. Много лет назад такое же несчастье настигло Катушкина, но Игнасио — не простак Катушкин. И взгляд его не имеет ничего общего с катушкинским собачьим взглядом: это опасный взгляд. Приглашающий к войне. Все мои ухажеры были плохими воинами, слишком ленивыми, чтобы вести бои, чтобы махать мулетой перед объектом квелой страсти. Их сомнительные бойцовые качества до сих пор уравновешивались унылой фигурой Катушкина, маячившей за спиной ВПЗР, и мы с ней были вроде бы как на равных. Теперь же…
Я не ревную Игнасио к ВПЗР, нет!
И я никогда бы не могла увлечься им, даже при близком знакомстве, вот если бы отобрать этот взгляд, поддеть ножом и выковырять из глазниц… И вручить его какому-нибудь парню не старше тридцати, желательно — вменяемому, великодушному, высокодуховному и высокооплачиваемому… почему я вдруг подумала о ноже? Отголоски опасного взгляда, только и всего. Он направлен на беспринципного и аморального фрика и относительно меня проходит по касательной, — тем не менее я чувствую легкое покалывание в области ключиц. Такой взгляд мог бы сразить наповал любую женщину — но только не фрика. Беспринципного, аморального — и толстокожего.
— Но ведь бывают и перерывы? Между романами?
— Бывают, но недолгие. И не факт, что этот перерыв совпадет с нашим пребыванием в Испании…
— Я уверен, что совпадет. Не может не совпасть. Вы ведь возвращаетесь через Мадрид?
— Скорее всего…
— Замечательно. Дайте мне знать — и мы обязательно встретимся, в каком-нибудь милом ресторанчике, где все по-домашнему… И вы поделитесь своими впечатлениями об острове. Мне бы хотелось, чтобы он понравился вашей спутнице. — Тут Игнасио запоздало вспоминает о галантности и добавляет: — И конечно же, вам, Тина.
— Конечно, — иронически хмыкаю я.
— Надеюсь, что Талего подарит ей сюжет… Я очень его люблю. Он не похож ни на одно место в мире… Люди, которые там живут, поначалу покажутся вам немного неприветливыми. И даже грубыми. Но у них золотые сердца, поверьте. Просто скажите им, что вы — мои давние друзья…
Игнасио Фариас, хитрая лисица!
Тебе просто не хочется платить налог за сданный в аренду дом, но ты боишься, что «золотые сердца» заложат тебя с потрохами и не поморщатся. Так что вариант с давними друзьями в этой ситуации — самый надежный.
— Я надеюсь, что мы станем друзьями. Добрыми друзьями. А со временем — и давними.
— Конечно.
— Третий дом по левой стороне улицы, если идти с пристани. Белый фасад, синие ставни, на двери — почтовый ящик. Под ним — женская рука из бронзы, вещь совсем нелишняя: используется вместо звонка. Вы не забыли, как называется дом?
— Э-э… «Дом с чайной розой на окне».
— Никакой чайной розы, естественно, нет. Я слишком редко там бываю, чтобы поддерживать существование цветов. Но дом должны были подготовить к вашему приезду. Вы найдете там все, что необходимо.
— Спасибо, Игнасио. Большое спасибо.
— Значит, я беру с вас обещание проявиться, как только вы вернетесь?
— Я обещаю…
После того как Игнасио откланялся и отчалил в свою мадридскую жизнь, я выслушала кучу язвительных замечаний от ВПЗР. С чего бы это нам было так обжиматься с незнакомым хлыщом? Со старпёром (кто бы говорил!), прохвостом в кашне, сластолюбцем и педофилом — она таких насквозь видит! А может, не такой уж он незнакомый? Может, я полгода занималась с ним виртуальным сексом, сидела в ICQ и в чатах для дрочил со стажем — тьфу, мерзость!.. Весь этот поток мутной словесной жижи напрочь отбил у меня желание рассказать о том, что Игнасио запал на «la escritora rusa» и жаждет повторной встречи. И каждый раз, когда подобное желание появлялось, я тут же вспоминала, какой сукой была ВПЗР по отношению ко мне и моим собственным ухажерам.
Я имею право на пропорциональный ответ, вот так! 
Это право прописано в любой военной доктрине любого государства, а я ничуть не хуже какого-то там государства, даже лучше. И я лучше ВПЗР, во всяком случае — благороднее. Это только ее раздражает сама мысль о том, что какому-то случайному человеку она может понравиться меньше, чем я, ведь она number 1, а все остальные пусть сгинут и сгорят в аду.
— Мерзость, — еще раз повторила ВПЗР.
— Вы о чем?
— О том, как этот тип раздевал тебя глазами. Наверняка уже успели договориться о встрече?
— Он проявил простую человеческую любезность, вот и все.
— Теперь это называется любезностью? «Будьте любезны, снимите с меня трусики?», так?
