Мария в поисках кита

ели, они похожи на ритуальный подсвечник менору.

— Вот ты где! — раздался голос ВПЗР за моей спиной. — Здорово, да? Красотища несусветная…

— Вы про вид? Вид — ничего себе…

— Ты не возражаешь, если я займу эту спальню?

— Вы ведь ее уже заняли. А где собираетесь работать?

— Еще не решила… Ты осмотрела дом? Есть подходящее место для кабинета?

— Разве что салон…

— А море оттуда видно?

— Наверняка… видна какая-то часть.

— Ладно, с кабинетом мы разберемся завтра. А сейчас ты должна сделать две вещи. Во-первых, снять со стены эту девку. Она меня раздражает…

Так и есть, бедняжку Пенелопу изгоняют из временного вэпэзээровского рая, не дав даже возможности оправдаться за сожранную в полной несознанке емкость с шампунем. Не дав покаяться в грехах, густо вымазанных краской для волос. В жизни, в отличие от собственных книг, ВПЗР довольно предсказуема. Как и любое этническое божество, так и норовящее сунуть простому смертному шкворень в задницу.

— …Вешала ее не я, так что и снимать не мне. Переходим ко второму пункту программы.

— Второе: не мешало бы поужинать. Предлагаю тебе сходить и заказать столик в кафе.

— Думаете, там не протолкнуться? Все столики зарезервированы в связи с выступлением на местной сцене цирка дю Солей?

— Да, это хорошая фраза, — секунду подумав, сказала ВПЗР. — Я, пожалуй, ее ангажирую…

— Не забудьте указать авторство.

Забудет. Забудет намеренно, если вообще когда-нибудь воспользуется. А если воспользуется — то переиначит до неузнаваемости и всунет совершенно в другой контекст — без цирка, но с Пекинской оперой, русским балетом, бродвейским мюзиклом и стенд-ап шоу, где у микрофона корячится еще незабронзовевший Вуди Аллен.

Все эти домыслы оттого, что я никак не могу вникнуть в особенности устройства головы своей работодательницы. С анатомией, в общем, все понятно: голова у ВПЗР самой обычной формы, но при этом имеются две макушки, как у самых настоящих баловней судьбы. Пока, правда, их волшебные свойства не проявились проявились не в полной мере, но ждем: с минуты на минуту, со дня на день, с года на год.

Внутри ее черепной коробки все сложнее. Иногда мне кажется, что там арендует помещение химическая лаборатория. Этажом ниже расположились подпольный цех по производству колбасы< /strikethrough> пиратских DVD, ломбард, фабрика по пошиву одежды (все рабочие там — индонезийцы, а не хламоделы-китайцы, как некоторым может показаться).

Индонезийцы борются за качество.

Конечно, им иногда не хватает фантазии сочинить революционный фасон; авангард — не их стезя, но с лекалами известных фирм они управляются виртуозно. И даже могут привнести какую-то деталь лично от себя: фрагмент национального орнамента, пуговицы нестандартной формы, вышивку на воротнике. Химическую лабораторию тоже не стоит сбрасывать со счетов: она отвечает за расцветки тканей. Персонал лаборатории (сплошь выходцы из Западной Европы) намного более продвинут совсем без башни. В свободное от тканей время он экспериментирует с синтетическими наркотиками, смотрит пиратские DVD и наведывается в ломбард в поисках какого-нибудь артефакта. Фильмы и артефакты реанимируют давно затертые истины и старые идеи, синтетические наркотики делают их новыми, — и в конечном итоге вся эта сраная доморощенная метафизика самым благоприятным образом сказывается на поясках невиданных ранее оттенков цвета.

Затем в дело вступают дотошные индонезийцы — и пошло-поехало! — конечный продукт очень даже удобоварим.

В нем можно показаться где угодно, он соответствует любому из существующих дресс-кодов, словом — покупай вещицу и носи на здоровье, никто и пальцем не посмеет в тебя ткнуть. Наоборот, все найдут твой прикид почти что эксклюзивным. И лишь некоторые (не менее продвинутые, чем элэсдэшники из химлаборатории) особи в состоянии заметить: а шмотка — то перелицованная! Но дальше льстящей самолюбию констатации факта дело не пойдет: не станешь же выворачивать вещь наизнанку в поисках фальшивого, наспех присобаченного лейбла.

Я не хочу сказать что в потоке сознания, который так культивирует в своих книгах ВПЗР, можно обнаружить водовороты и тихие омуты написанного до нее.
Именно это я и хочу сказать: её тексты всегда кого-то напоминают. Кого то, что то… Больше всего — хорошо сделанной перевод о какого нибудь европейского языка. Да! — Это похоже на переводную литературу, поскольку местная реальность, начиная от имен и заканчивая ситуациями, её не интересуют. Она сама признавалась, что в юности никогда не могла назвать героя русским именем — так оно и застревало в горло, как кость, ни туда ни сюда

Вот черт, я совсем запуталась в определениях, в классификациях, лучше не пытаться! ВПЗР, безусловно, высказалась бы о себе намного четче. Хотя четче — не значит правдивее.

Она — не плагиатор, это и есть правда. Просто оказывается не в то время и не в том месте. Вернее, именно в тех местах, где уже побывали другие… Или в тех местах, где еще не побывал никто. Этот вариант — самый предпочтительный, но и самый провальный, уфф-ф, подумаю об этом позже.

После ужина, на сытый желудок.

Интересно, зачем я написала это? Ведь я уже знаю, что никакого ужина не было! Не иначе, как для придания своим дневниковым записям статуса… Статуса чего? Не литературного же произведения, в самом деле! Кропать нетленки — удел ВПЗР. Романы, повести и прочую лабуду, в которой необходима интрига. А частным записям, которые никто никогда не увидит, интрига вроде бы ни к чему… Да и в том, что кафе оказалось закрытым, тоже нет никакой интриги.

Не сезон.

Не сезон, и это все объясняет.

Зимние люди на малонаселенном острове — совсем не то, что летние люди. Они принадлежат сами себе и делают, что хотят. Захотели — открыли точку общепита, захотели — закрыли.

Но жрать от этого хочется не меньше.

Вот и пришлось нам давиться хозяйским кофе с хозяйскими галетами, к тому же у ВПЗР разболелся зуб. Его удалось успокоить только через полчаса, призвав на помощь тяжелую артиллерию из дорожной аптечки (ее я тоже таскаю с собой — на случай если у ВПЗР что-нибудь заболит). Такое случается редко, ВПЗР позиционирует себя как человека без внутренних органов и даже не со всеми, положенными по анатомическому атласу, выходными отверстиями.  И пьет она исключительно обезболивающие таблетки, мгновенный эффект — это то, что нужно, выжрал и забыл навсегда. Болеть ВПЗР ненавидит, но еще больше ненавидит, когда болеют другие, — ничего, кроме ярости и проклятий на голову не ко времени захворавшего это у нее не вызывает. Иногда, в минуты склок, я пугаю ее: быть вам сиделкой в следующей жизни! Ухаживать за лежачими больными!

Никогда!

— Никогда!!! — вопиет ВПЗР, тряся подбородком. — Лучше — саламандрой! Секвойей в девственном калифорнийском лесу! Куском антрацита!.. Не-ет, самым большим алмазом в алмазной трубке!

«Самым большим алмазом» — и в этом вся ВПЗР. Она согласна перевоплотиться в неодушевленный предмет, но лишь в случае, если этот предмет представляет определенную ценность. А перспектива стать