Мария в поисках кита

в бумажных цветах.

«Maria de la Milagros» — выбито на гипсовом постаменте, «Мария Чудотворная». Непонятно, каким образом в довольно популярное имя вкралась ошибка. He «la Milagros», a «los Milagros», об этом знаю даже я, не слишком искушенная в испанском: «Maria de los Milagros»! Проклятое «la» выбивает меня из колеи, переводит жутковатое происходящее в разряд какого-то фарса. Конечно, ВПЗР не обратила бы на подобную мелочь никакого внимания, у нее вообще большие проблемы с иностранными словами в тексте. Лингвистически подкованному человеку лучше не заострять на них внимание — обязательно расстроится. ВПЗР же по барабану, что о ней подумают подкованные люди, «эти ушлёпки, мнящие себя умнее генетика Тейтема и святее папы Римского. Штудируйте свою колченогую электронную энциклопедию Кирилла и Мефодия, идиоты!». Вычесывать блох она не привыкла, — главное, что невъебическая космическая эпохальная мысль донесена!..

Возвращаться в обитель Курро и Кико мне не хочется, но можно подняться наверх и осмотреть остров и прилегающее к нему море с высоты птичьего полета. Вдруг мне откроется какая-нибудь новая перспектива и возникнет совершенно неожиданный путь к спасению?.. И в тот самый момент, когда я окончательно решаю подняться, в пролет лестницы свешивается рыжая голова ВПЗР.

— Привет, Ти! — кричит она веселым голосом.

Голос гулко пружинит по металлическим ступеням, отскакивает от стен, как мячик, и падает к моим ногам, чрезвычайно довольный собой.

Не припомню случая, чтобы я так радовалась ему. Ему и самой ВПЗР.

— Привет, — отвечаю я. — Ну что там наверху?

— Сильный ветер. Прямо с ног сбивает. Я и пяти минут не продержалась. А ты хотела подняться?

— Была такая мысль…

— В общем, ничего интересного там нет. Внизу намного забавнее.

— Внизу?

— Я имела в виду — в доме.

Говоря это, ВПЗР быстро спускается, каждую секунду рискуя навернуться с крутых ступеней. Чего-чего, а такой прыти я от нее не ожидала. Еще несколько мгновений — и она уже стоит передо мной, крепко ухватившись за рукав моего свитера.

Я не успеваю даже опомниться, как мы оказываемся в гостиной. Очевидно, присутствие ВПЗР влияет на нее самым положительным образом: гостиная снова исполнена дружелюбия. И даже какой-то еле внятной почтительности — ВПЗР назвала бы это «нигерийским жополизством». Почему нигерийским — одному богу известно.

— Мне здесь жутко нравится, — заявляет она, плюхаясь в одно из кресел. — Пожалуй, я переберусь сюда в самое ближайшее время.

— Не думаю, что это хорошая идея, — осторожно замечаю я. — Вряд ли она понравится хозяевам.

— А кто у нас хозяева?

— Думаю, что это братья, о которых рассказывал старина Фернандо-Рамон. Курро и Кико. Бывший актер и…

— …и парень, у которого не все в порядке с головой. Я помню. И про актера… Что-то подобное я предположила, когда увидела карикатуры.

— Карикатуры?

— Карикатуры, лубок — называй, как хочешь. Все актеры — идиоты. Нормальный человек ни за что не повесил бы у себя в жилище такую мазню. Оскорбительную для изображенных на этих… с позволения сказать портретах, великих людей.

— А вы… знаете, кто на них изображен?

— Конечно. Мишель Симон, Монтгомери Клифт и Мария Казарес.

Я тоже знаю эти имена, хотя и не могу припомнить стоящих за именами лиц. И портреты, которые ВПЗР обозвала карикатурными, не в состоянии мне помочь. Откуда-то из недр памяти всплывают обрывки необязательной и не совсем точкой информации. Симон был французом, Клифт — американцем, а Мария Казарес… Кажется, испанкой, полжизни проработавшей во Франции, — из-за трений с франкистским режимом. Единственное, что абсолютно достоверно: и Симон, и Клифт, и Казарес — актеры. И они ни разу не упоминались в романах ВПЗР, хотя та страшно любит нашпиговывать свои тексты всевозможными культурологическими отсылками, киношными поллюциями ассоциациями и цитатами из культовых фильмов. Пальму первенства прочно удерживает фраза из «Последнего танго в Париже»: «Как тебе нравится твой герой?» Ее ВПЗР употребила не менее пятидесяти раз и не менее, чем в двадцати контекстах.

— …А они тоже идиоты?

— Кто? — ВПЗР смотрит на меня с подозрением.

— Симон, Клифт и Казарес. Они ведь актеры. А все актеры, по вашему утверждению, идиоты.

— Не нужно понимать все мои слова так буквально, Ти. Я имела в виду совершенно конкретного идиота. Идиота местного разлива. Того, у кого на дурацкой бескозырке написано «Мария-Гизела-Пиедад»…

Пи-иедад, произносит ВПЗР с нотками брезгливости в голосе. Как будто Пьедад — это зоологическое имя насекомого: не ядовитого, но чрезвычайно отталкивающего на вид. Мне неожиданно становится обидно за Пьедад — лыжницу и преступную мать.

— Вообще-то, правильнее говорить «Пьедад»…

— А мне без разницы. Кстати, раз уж ты такая испанофилка, Ти… Гизела — это ведь не испанское имя? Скорее, немецкое…

— Почему? В испанском это звучит как Хисела. Хисела, Хиселита… Лита.

— Надо же, какая херация! — сплевывает ВПЗР.

В чем заключается «херация», непонятно. Как непонятно, чем несчастная Лита хуже горячо любимых ВПЗР Зиты и Гиты.

— Вот так всегда, Ти. У моряка в каждом порту — по невесте…

— Он не моряк. Актер.

— Жаль… Очень жаль. Лучше бы ему, конечно, быть моряком, чем каким-то там третьесортным Актер Актерычем. Это было бы логично. Вот скажи мне, Ти: что делать актеру на маленьком острове, вдали от огней рампы, литчасти, распределения ролей и благодарных зрителей?

— Понятия не имею. Наверное, он оставил театр…

— Выгнали из труппы за профнепригодность?

— Не обязательно. Сам решил уйти. Посвятить себя чему-то, что оказалось для него важнее сцены.

— Чему, например?

— Вдруг он пишет книгу?

ВПЗР недовольно морщится. Для нее существует лишь один писатель — она сама, и предположение, что кто-то еще рискнул заняться таким богоизбранным ремеслом, воспринимается как кощунство и посягательство на устои мироздания.

— Он может быть… ну, не знаю… астрономом-любителем, — леплю я первое, что приходит в голову. — Романтично и изысканно.

— Полная чушь. Дичь. Глупистика, — безапелляционно заявляет ВПЗР. Как будто не она выпасала на страницах своих книг стада структуралистов, нейролингвистов, эмпириокритицистов, стихийных дарвинистов и прочих абстрактных прохиндеев. Астрономы тоже случались, хотя и позиционировались не как любители, а как вполне себе профессионалы, был карнавал, и я нарядилась Тихо Браге!

— Он переехал сюда из-за маленького брата. — Мне как будто даже нравится вторгаться в жизнь незнакомого человека и перекраивать ее по своему усмотрению. — У брата серьезные проблемы с психикой, он замкнут в себе, жизнь в больших городах для него — сущая пытка, а маленький остров — самое то!