Сократ. А правдивые люди и лживые отличаются друг от друга и во всем друг другу противоположны?
Гиппий. Да, таково мое мнение.
Сократ. Послушай же: лжецы, согласно твоему утверждению, относятся к людям способным и мудрым
Гиппий. Несомненно.
Сократ. А когда ты утверждаешь, что лжецы способны и мудры в одном и том же, ты разумеешь, что они способны лгать, когда им угодно (относительно того, в чем они лгут), или что они не способны на то, в чем они лгут?
Гиппий. Я утверждаю, что они на это способны.
Сократ. Итак, если это обобщить, можно сказать, что лжецы — люди способные и мудрые в лжи.
Гиппий. Да.
Сократ. А человек невежественный и неспособный лгать, значит, не будет лжецом?
Гиппий. Конечно же.
Сократ. Следовательно, способный человек — это каждый, кто может делать то, что ему угодно, если это ему угодно? Я не говорю об избавлении себя от болезни или о других подобных вещах, но о том, что ты, например, способен, когда захочешь, написать мое имя. Разве не такого рода людей называешь ты способными?
Гиппий. Да, таких.
Сократ. Скажи же мне, Гиппий, разве ты не опытен в вычислениях и искусстве счета?
Гиппий. И даже очень опытен, Сократ[7].
Сократ. Значит, если кто спросит тебя, сколько будет трижды семьсот, ты, если пожелаешь, быстрее и лучше всех дашь правильный ответ?
Гиппий. Конечно.
Сократ. Потому, следовательно, что ты в этом деле самый способный и мудрый?
Гиппий. Да.
Сократ. Ты только самый мудрый и способный или и наиболее достойный человек в том, в чем ты способнейший и мудрейший, — в искусстве счета?
Гиппий. Конечно же, Сократ, и наиболее достойный.
Сократ. Значит, именно тебе легче всех промолвить истину в этом деле? Ведь так?
Гиппий. Я полагаю, да.
Сократ. Ну а как же относительно лжи в том же самом деле? Ответь мне, как и раньше, Гиппий, честно и откровенно: если кто спросил бы тебя, сколько будет трижды семьсот, а ты пожелал бы лгать и ни за что не отвечать правду, ты ли солгал бы лучше других и продолжал бы постоянно лгать насчет этого, если желал бы лгать и ни в коем случае не отвечать правду, или же невежда в искусстве счета сумел бы солгать лучше тебя, намеренно лгущего? И не выйдет ли случайно, что часто невежда, желая солгать, невольно выскажет истину благодаря своему невежеству, — ты же, мудрец, собираясь лгать, всегда будешь лгать на один манер?
Гиппий. Да, получится так, как ты говоришь.
Сократ. Ну а лжец является лжецом во всем прочем, кроме числа, и не лжет, когда он ведет подсчет?
Гиппий. Нет, клянусь Зевсом, лжет и в подсчете.
Сократ. Значит, мы допустим, Гиппий, что бывает лжец и в деле подсчета чисел?
Гиппий. Да, это так.
Сократ. Но кто же это будет такой? Коль скоро он хочет явиться лжецом, не должна ли ему по необходимости быть присуща и способность лгать, как ты это недавно признал? Если ты припоминаешь, согласно твоим же словам, человек, не способный лгать, вроде бы и не может оказаться лжецом.
Гиппий. Да, припоминаю, я так сказал.
Сократ. А разве не оказался ты недавно самым способным на ложь при подсчетах?
Гиппий. Да, сказал я также и это.
Сократ. Но, следовательно, ты и больше других способен говорить правду при вычислениях?
Гиппий. Конечно.
Сократ. Значит, один и тот же человек способен лгать и говорить правду при вычислениях? И таким человеком является тот, кто силен в подсчетах — знаток этого дела.
Гиппий. Да.
Сократ. Так кто же иной, Гиппий, оказывается лжецом при подсчетах, если не тот, кто в этом достоин и силен? Он же является и способным, и он же — правдивым.
Гиппий. Это очевидно.
Сократ. Вот ты и видишь, что правдивый человек и лжец — это в деле вычисления одно и то же, и первый из них ничуть не лучше второго. Ведь это один и тот же человек, и нет тут такой противоположности, как ты думал недавно.
Гиппий. В этом деле, как видно, нет.
Сократ. Хочешь, рассмотрим это для дел и иного рода?
Гиппий. Что ж, если тебе угодно.
Сократ. Ведь ты, конечно, сведущ и в геометрии?[8]
Гиппий. Да, разумеется.
Сократ. Ну что ж, не так ли все обстоит и в геометрии? Разве не один и тот же человек способнее всех и на ложь и на правду относительно чертежей, а именно знаток геометрии?
Гиппий. Да, это так.
Сократ. А достойным человеком в этом деле является он или кто-то другой?
Гиппий. Нет, именно он.
Сократ. Следовательно, достойный и мудрый геометр — способнейший из всех и на ложь и на правду? И уж если кто лжет относительно чертежей, это ведь будет он — тот, кто является достойным геометром? Ведь он же способен, а плохой геометр не способен лгать, а кто не способен лгать, тот не окажется лжецом, как мы уже согласились.
Гиппий. Это правда.
Сократ. Давай же рассмотрим и третьего знатока — астронома: ведь в этом искусстве ты считаешь себя еще более сведущим, чем в двух предыдущих, не так ли, Гиппий?
Гиппий. Да.
Сократ. Значит, и в астрономии дело обстоит таким же образом, как и там?
Гиппий. Похоже, что так.
Сократ. И в астрономии, следовательно, если кто вообще лжив, он-то и будет хорошим лжецом как знаток астрономии, раз он способен лгать; не способный же — не сможет: ведь он невежда.
Гиппий. Это очевидно.
Сократ. Значит, и в области астрономии правдивый человек и лжец будет одним и тем же.
Гиппий. Очевидно, да.
Сократ. Так вот, Гиппий, рассмотри таким же образом, без обиняков, все науки и
