благодарность за то, что молился за меня…
— Ты это брось, — сурово погрозил пальцем Савелий Игнатьевич. — Что это ещё за вредные пережитки и суеверия? Или у вас там пороси, как крапива, растут? Небось с сестрёнками-то раньше голодал?.. Молчишь? По глазам вижу, что голодал.
Парень, почесав рукав со споротыми нашивками, пожал плечами. Савелий Игнатьевич в сердцах махнул рукой.
— Олух ты, Тимоха! Тебе бы учиться надо, дремучий ты человек. А не по колдунам бегать… Нету бога. И чудес тоже нет. А есть дружба, честность и упорный труд. Уяснил?
— Уяснил, — тут же радостно расплылся в улыбке Тимошка. — Нету — ни бога, ни ведовства. А значит, когда колдунья, бабка Ефросинья, в следующий раз капусту клянчить зайдёт — перетопчется…
— Вот то-то же.
Савелий Игнатьевич, глядя в потолок, задумчиво покачал головой и развёл руками:
— Ты вот сам подумай, Тимоха. Жизнь — она ведь не с неба падает и не готовая нам даётся. Она вот этими мозолистыми руками делается… По крохам, по кирпичику. Нам, если так подумать, сейчас не церкви, а школы и ремесленные училища открывать нужно.
— Эй, безбожники, — послышался из тёмного угла голос, заставивший обоих вздрогнуть. — Вы меня кормить сегодня будете, или как? Либо отпусти?те — либо поесть чего-нибудь дайте, в конце концов!
Савелий Игнатьевич, нацедив в кружку воды, с кряхтеньем поднялся и направился к клети, где раньше хранился дворницкий инвентарь.
С той стороны стоял стройный человек в офицерской форме. В сумраке на его плечах золотом блеснули поручицкие погоны.
На вид офицеру можно было дать лет тридцать. Лицо гладко выбрито, а подстриженные усы придавали ему слегка смущённое выражение. Щека пленника была испачкана сажей, и он исподлобья смотрел на рабочего.
— Ну, чего тебе? — спросил Савелий Игнатьевич.
— Водички бы… горло промочить, — хрипло отозвался офицер.
Савелий Игнатьевич протянул кружку сквозь прутья. Пленник, двигая кадыком, жадно выпил воду. А потом неожиданно вцепился руками в ржавые штыри и, прильнув к решётке, зашептал:
— Слушайте, ну будьте же, наконец, человеком. Чего вам стоит? Отпустите. Говорю же я вам, ничего плохого не задумывал. Спешил домой к сестре. Просто хотел срезать дорогу…
Савелий Игнатьевич, помедлив, вздохнул… И, глядя на офицера, развёл руками.
— Не могу. Извини. Таков революционный порядок. Газовый завод — объект особой важности. А ты, уж прости, человек случайный, незнакомый…
Глаза офицера в темноте блеснули.
— В городе сейчас неразбериха, — продолжал Савелий Игнатьевич. — Стреляют. Сам посуди, откуда мне знать, что у тебя на уме? Может быть, ты вообще немецкий шпион? Может, ты завод взорвать хотел?.. Нет, прости. Не могу.
Савелий Игнатьевич покачал головой и направился обратно. Но не успел он отойти на несколько шагов, как в спину ему донёсся тихий голос:
— Может, вы денег хотите? У меня есть. Могу дать…
Савелий Игнатьевич остановился и резко развернулся. Поручик побледнел и отступил под его взглядом.
Рабочий нахмурился.
— Ты что же… Хочешь, чтобы я доверие своих товарищей продал?
Тимоха позади затаил дыхание. Савелий Игнатьевич говорил тихо, но каждое его слово вбивалось, как холодный пресс в деталь:
— Ты что предлагаешь, аспид? Чтобы я за деньги обманул тех, кто мне доверился? Чтобы я предал, значит, революцию, товарищей по партийной ячейке и лично товарища Лациса, который меня сюда наблюдать поставил?.. Ты это мне предлагаешь? Не будет этого, мышиная твоя душа!.. Слышишь?!
Поняв, что кричит, Савелий Игнатьевич замолчал на полуслове.
— Простите, — тихо отозвался из сумрака пленник. — Повсюду вымогают, вот и я тоже… замотался, наверное. Две недели — уже и не надеялся честных людей встретить.
Выйдя к ржавой решётке, офицер устало потёр рукой глаза и глухо сказал:
— Железнодорожные служащие совсем озверели… Пока с Кавказа добрался, не поверите — истратил двести рублей на одни билеты. Три месячных жалованья … и так по всей стране…
Он поднял глаза на рабочего и тихо предложил:
— Может быть, просто забудем это?
— Что значит «забудем»? — Савелий Игнатьевич тряхнул головой. — Ловко вы, значит, эксплуататоры трудового класса, устроились. Чуть что — сразу «забудем». Нетушки.
Рабочий рубанул ладонью воздух и подытожил:
— Решено. Завтра же, утром, отведу тебя в ЧК. Там разберутся, что ты за птица. Если правду говоришь, отпустят. А если нет — тогда извини. Революционное время.
— А зачем тянуть до утра? — вскинулся офицер. — Ведите сейчас.
— И отведу!
— Ведите. Всё равно конец один…
— А вот возьму и отведу, — упрямо повторил рабочий. — Эй, Тимоха!
Он обернулся к столу. Долговязый парень захлопал глазами:
— Чаво?
— Чаво, чаво… Давай ключи! И винтовку заодно прихвати. Будем пленного выводить.
Тимоха, позёвывая, встал рядом, держа винтовку в руках и покачиваясь, а Савелий Игнатьевич загремел ключами. Решётка со скрипом открылась.
— Выходи, ваше благородие.
Офицер шагнул в каморку, но Савелий Игнатьевич придержал его за плечо.
— Погоди…
Он повесил себе на плечо деревянную кобуру и, поправив её, кивнул:
— Теперь — можно.
Дверь открылась в ночную черноту, и в лицо ударил холодный порыв апрельского ветра.
Савелий Игнатьевич плотно запахнул пиджак и спустился по ступеням, на которые падал скупой свет фонаря. Потом повернулся к Тимохе и распорядился:
— Значит, так. До моего возвращения остаёшься за старшего. Никого в пятый газгольдер не пускать, кроме меня и товарища Лациса. Понял?
— Есть не пускать! — улыбнувшись, гаркнул Тимоха, приставив к плечу винтовку. — Служу трудовому народу!
— Пошли, — повернувшись к арестованному, сказал рабочий.
Они двинулись в сторону массивных заводских корпусов, где скупо светили желтоватые огни. Поручик, понурив плечи, шёл впереди. Под ногами хрустели обломки угля.
Лунный свет выхватил слева и справа огромные цилиндры газгольдеров. Над чёрными кучами кокса курился сизый дымок, в воздухе резко пахло аммиаком.
У забора в ночи мигнул красный огонёк папиросы, и неуверенный голос крикнул:
— Стой!.. Кто идёт?
Следом за голосом из темноты появился штык и в лицо ударил яркий луч фонаря.
— Да убери же, — с досадой пробормотал Савелий Игнатьевич. — Свой я. Председатель второго рабочего отряда мастер Ласточкин.
— Мандат есть? Покажи! — потребовал тот же голос.
Савелий Игнатьевич полез в карман и достал кусок картона с печатью. Появившаяся словно ниоткуда рука взяла его, и голос по слогам прочитал:
— Все… российская чрезвычайная комиссия… борьбы с контрреволюцией, спекуляцией и должностными преступлениями… Разрешается товарищу Ласточкину С. И., члену РКП (б) с тысяча девятьсот шестого года… Ого!.. — Голос уважительно замолк. — … посещать и покидать территорию завода в любое
