лежали журналы — один посвященный досугу и путешествиям, другой светским знаменитостям — и две книги: Джеймс Данливи, «Человек с огоньком» и Норман О’Браун, «Сущность любви». Духовидица, скорчившись, уселась на унитаз — ее месячные были в самом разгаре, — открыла первую страницу Данливи и прочла: «Потрясающий плутовской роман. Чувственный, страстный, забавный и остроумный гимн сексу и человеческой низости». Интересно, зачем такая книжка священнику? Из любопытства она наугад открыла «Сущность любви» на шестьдесят третьей странице, мимоходом отметив, что текст насыщен обрывающимися строками, которые складываются в загадочные узоры: «Вагина, подобная алчущей пасти, или зубастое лоно; челюсти исполинской матери, пожирающей людей, менструирующей женщины, что, торжествуя, сжимает истекающий кровью трофей — откушенный пенис. (Ср.: Г. Рохайм. Загадка сфинкса.)» Она бегло просмотрела книжку и обнаружила, что вся она написана в том же духе — мешанина из бесконечных цитат, взятых из неизвестных ей книг о сексе и прочих материях. По-видимому, автор считал, что благодаря совмещению эти фрагменты обретали новый смысл. Возможно, так оно и было. Она не знала. Но как случилось, что подобные вещи читает священник? Пусть даже в туалете. Священнику положено читать «Католическое обозрение», «Исповедь» Августина Аврелия и биографию матери Терезы, но уж никак не глянцевые журналы о путешествиях и книги про женщин, которые откусывают пенисы.
Не удержавшись, она заглянула в спальню. Кровать была прикрыта расстегнутым спальным мешком, на тумбочке стояли две помятые жестянки из-под сока, на полу валялись журналы и книги, электронные часы-будильник ярко светились в темноте алыми цифрами. На окне лежало полотенце, а в углу — пара гантелей. «Зачем священнику гантели? — спросила она себя. — Для чего ему мускулы?». Над кроватью висело распятие, двухфутовый Иисус, худой и черный, с выпирающей, как у птицы, грудиной и провалившимся животом. Энн сделала три шага в глубь комнаты и почувствовала запах простыней на измятой постели. Указательным пальцем она осторожно дотронулась до бедра Христа, перекрестилась и поцеловала свои четки. «Радуйся, Мария, благодати полная», — прошептала она и поспешила назад, в гостиную.
Дождь барабанил в окно, как будто кто-то палил по жилищу священника из дробовика. Отец Коллинз выключил вторую лампу, и теперь в комнате царил полумрак, лишь на диван падала полоса света из кухни. Они продолжали разговаривать, а музыка звучала так тихо, что ее можно было услышать лишь в коротких паузах между репликами.
— Так, значит, она назвала шесть позиций, — сказал священник. — И особо отметила своекорыстие.
— И жадность, святой отец.
— Но существует множество других грехов.
— Пресвятая Дева назвала только эти.
— Почему именно эти?
— Не знаю.
— Она не пояснила?
— Нет.
— Но четвертым пунктом она обещала явиться вновь. Как вы сказали, четыре дня подряд. Возможно, мы сумеем выяснить что-то еще.
— Не знаю, — ответила духовидица.
Священник серьезно кивнул.
— Что касается пропавшей девочки — она заговорила о ней сама или вы задали ей вопрос?
— Я не задавала вопросов. Я только слушала, святой отец.
— Дело в том, что эти сведения существенно отличаются от остальной части послания. Они конкретны, тогда как все остальное носит общий характер. Вот почему я спрашиваю.
— Пятый пункт тоже не похож на остальное, — сказала Энн. — Она говорит, что мы должны построить здесь церковь. Церковь, посвященную Пречистой Матери, Деве Марии. С этого и надо начать.
— Видите ли, — сказал священник, откинувшись на спинку кресла, — это непростая задача. Большая работа. Когда я попал сюда, я сам пытался организовать здесь строительство новой церкви. Нынешняя церковь просто щелястый сарай, пропахший плесенью, но если не возражаете, давайте вернемся к самому видению. Честно говоря, ваше видение заставило меня задуматься о природе иллюзий. О способности видеть необычайное.
— Меня тоже, — вставила Кэролин.
— Меня интересуют, — продолжал священник, — различные виды иллюзий. Всевозможные миражи и видения. Попробуйте, например, скосить глаза к носу. Я подношу руку к лицу, и простое нарушение оптического фокуса приводит к тому, что я вижу два указательных пальца вместо одного, и это один из видов иллюзии. Она иного рода, нежели иллюзии фокусника, который вынимает из шляпы кролика или разрезает пополам свою помощницу, — это всего лишь ловкость рук и зеркала, в данном случае иллюзии подобного рода меня не интересуют. Если вы разбиваете лагерь у реки и в полудреме сидите у ночного костра, вы можете запросто принять журчание воды за голоса в лесу, а когда вы засыпаете или грезите наяву, у вас порой возникает смутное ощущение, что нечто подобное уже происходило с вами в прошлом, но…
— Дежавю, — сказала Кэролин. — Сейчас у меня именно такое ощущение.
— Это иллюзия, — сказал священник. — Хотя на самом деле вполне возможно, что вы бывали здесь раньше.
— В прошлый раз вы сказали те же самые слова.
Священник улыбнулся:
— Тогда я тоже улыбнулся? — спросил он. — И спросил вас, улыбнулся ли я?
— Я не верю в Бога, — сказала Кэролин, — и мне наплевать, как вы отнесетесь к тому, что я сейчас скажу. Возможно, вы сочтете это грехом или кощунством, но под кайфом у меня сто раз бывали всевозможные глюки: я видела чаек, которые летали как в замедленной съемке; кошку, которая у меня на глазах превращалась в двадцать кошек; дерево, которое плакало из-за того, что его слишком туго перетянули веревкой. И все это казалось вполне реальным, куда реальнее, чем сама реальность, но на самом деле происходило лишь у меня в голове. Эти образы под действием наркотиков породил мой мозг.
— Я понимаю, о чем ты, — кивнула Энн. — Но все было не так. По-другому.
— Объясни, в чем разница, — потребовала Кэролин.
— Я помню, — сказала Энн, — как в девятом классе наш учитель физики заявил: «Если бы вы стали пчелой или собакой, все было бы иначе. Вы не видели бы того, что видите сейчас». Если бы ты была мухой, здесь не было бы этой чашки чая. Если бы вместо нас в этой комнате летала муха, здесь не появилось бы этой чашки.
— Что это, Энн? Азы философии? Я думал, вы верите в Бога и сотворение мира. Откуда столь глубокие мысли?
— Я просто говорю, что видела Пресвятую Деву.
— Простите, мне нужно отлить, — сказала Кэролин. — Пожалуйста, притормозите с феноменологией, пока я не вернусь.
— Я видела Деву Марию, — повторила Энн.
Кэролин встала и направилась в туалет.
— Не забудьте придержать ручку, — напомнил священник. — Чтобы вода шла хорошо, нужно держать ее секунды три.
Они остались вдвоем, духовидица и священник. Он слышал ее хриплое, астматическое дыхание. Внезапно он забеспокоился, что жесткие волосы, которые не так давно начали расти у него из ушей, производят отталкивающее впечатление.
— Энн, — сказал он. — Ведь вас зовут Энн? Гносеологические споры могут быть весьма захватывающими.
— Извините, я не понимаю, о чем вы говорите.
— Это неважно, поскольку ваши доводы имеют не гносеологический, но эмпирический характер. Они
