себе. Он чувствовал себя самодовольным и ограниченным.
— Как думаешь, — спросил он духовидицу, — мог бы я стать дознавателем во времена инквизиции?
Она не ответила и не улыбнулась, и теперь он почувствовал себя напыщенным лицемером.
— Прости меня, — сказал священник. — Конечно, это нелепо. Ты не курила марихуану уже четырнадцать дней. Ты целый месяц не ела грибы. Конечно, эффект обратного кадра здесь ни при чем. Все это слишком реально. Слишком живо. Хотя всякое может быть, я не знаю.
Энн пощупала пушистый ворс джемпера.
— Вы сказали что-то про комиссию. Минуту назад. Что вы имели в виду?
— Комиссия по расследованию. Для рассмотрения данного случая. Так принято в Церкви. Подлинность каждого подобного видения проверяется. Чтобы понять, было ли оно на самом деле.
— Церковь занимается такими вещами?
— Вот уже несколько веков. А вдруг духовидец окажется мошенником или сумасшедшим? Или будет сознательно манипулировать своими последователями в корыстных целях? Что, если никакого видения на самом деле не было? Долг Церкви выяснить, как обстоят дела. Определить, может ли она подтвердить, что видение действительно было и ему можно верить.
— Я не принимала ничего несколько недель. Грибы здесь ни при чем, святой отец. Марихуана тоже.
— Не будем сбрасывать со счетов эффект обратного кадра, Энн. Возможно, это имеет отношение к тому, что ты испытала.
— Но почему вы мне не верите, святой отец? Я же говорю, Пресвятая Дева была настоящая. Это была не галлюцинация.
Священник медленно переплел пальцы и подпер ими подбородок, точно ребенок перед молитвой.
— Честное слово, мне очень хочется тебе верить. Если я поверю, все станет куда проще. Мне не хочется быть скептиком или циником. Мне хотелось бы построить мост веры, но, положа руку на сердце, я пока не могу это сделать. Пока у меня просто недостаточно информации. Завтра утром я встречаюсь со священником, которого прислал сюда епископ. Думаю, учитывая количество людей, которых привлекло сюда это событие, он создаст комиссию. Комиссию по расследованию, в которую он включит и меня. Тогда я займусь этим делом официально. А пока давай пить чай.
— Я не могу сидеть сложа руки и пить чай.
— Но это очень полезный чай. Он очень хорош при простуде. И при гриппе тоже.
— Я уже пыталась объяснить вам, святой отец. Я пришла к вам, потому что мне нужно очиститься от грехов. И побыстрее начать строить церковь.
— Грехи… — сказал священник. — Давай начнем с них. Я…
— Во-первых, я постоянно воровала. Я украла из чужой машины спальный мешок. Мне попались две женщины, я обещала, что присмотрю за их вещами, а сама стащила у них радиатор и стереосистему. Я украла уйму разных вещей, святой отец. Цепную пилу. Насос. Я сто раз заливала в машину бензин и уезжала не расплатившись.
— До или после того, как украла катехизис?
— Все это было раньше. До того, как я пришла к Иисусу.
— Понятно.
— Но я и тогда знала — это известно каждому — не кради. Это нехорошо.
— Да.
— Поэтому я должна принять крещение.
— Опять ты за свое.
— Если я не приму крещение, я не смогу спастись.
— Ты не получила религиозного воспитания, Энн?
— Я не получила вообще никакого воспитания, святой отец.
— Знаешь, — сказал священник, — у меня идея. Почему бы тебе прямо сейчас не позвонить своей матери? Можешь воспользоваться моим телефоном.
— Я не из тех, о ком дают объявления, — ответила Энн. — Те, что вешают на почте или еще где- нибудь: «Разыскивается…» и все такое.
— Но ведь можно просто позвонить. Без всякой причины. Просто сказать ей здравствуй. Дать знать о себе.
— Нет, — сказала Энн. — У меня нет ни малейшего желания это делать.
— Но почему ты не хочешь просто позвонить своей матери?
— Не хочу, и всё. Долго рассказывать, святой отец.
— А мы никуда не спешим. Просто сидим и разговариваем. К тому же я священник. Я умею слушать. И люблю поболтать. Долгий разговор меня не смущает. Даже наоборот.
— Он долгий не в том смысле. На самом деле я просто не могу это объяснить.
— Ты не можешь объяснить, почему не желаешь звонить матери? Или не можешь объяснить, что ты понимаешь под словом «долгий»? Или и то и другое?
— Не знаю.
— Так что мешает тебе позвонить родной матери?
— Не знаю. Давайте не будем об этом.
— Расскажи мне, что случилось?
— Не могу.
Священник вздохнул:
— Ладно, — сказал он. — Просто мне показалось, что тебе хочется излить душу. Излить душу и раскаяться. Исповедаться.
Энн сделала глоток из своей чашки. Гибкий и легкий подросток с чашкой чая в руках.
— Знаешь что, — предложил священник, — переночуй у меня. Как-никак у тебя грипп. Диван раскладывается, спать на нем очень удобно. Поспишь в тепле и чистоте. Прошу тебя, останься.
Он стал вспоминать, какой уголок ада предназначен для тех, кто предается разврату в мыслях. Подойдет ли им первый ров, куда попадают сводники и совратители вроде Ясона с его золотым руном, или их поджидает второй круг, где вечно несутся в неистовом вихре души сладострастников? Энн встала и направилась в ванную, а он поплотнее задернул занавески, чтобы никто не смог подсматривать за ними снаружи. Взволнованный, он ждал, пока Энн умоется, почистит зубы и пописает, — ему было слышно, как тугая струя ударила в фаянсовую стенку унитаза. Следом за Энн он тоже совершил свой вечерний туалет: почистил зубы сначала щеткой, потом зубной нитью, помассировал челюсти, принял таблетку мультивитаминов, вымыл лицо и руки душистой пенкой для умывания, причесал волосы, прополоскал рот и присел на унитаз как женщина, чтобы помочиться, не производя шума, — ему не хотелось, чтобы его услышала Энн. Почему это было так важно? Он не знал. Отец Коллинз критически осмотрел себя в зеркале. «Вроде бы все нормально», — решил он.
В гостиной они вместе преклонили колена и прочли «Сальве Регина»: «Славься, Царица, Матерь милосердия, жизнь, отрада и надежда наша, славься! К тебе взываем в изгнании, чада Евы. К тебе воздыхаем, стеная и плача в этой долине слез. О Заступница наша! К нам устреми твоего милосердия взоры, и Иисуса, благословенный плод чрева твоего, яви нам после этого изгнания. О кротость, о милость, о отрада, Дева Мария!»
— «Плод чрева твоего», — задумчиво повторил священник. — Эту метафору потом украла текстильная компания. Для своей рекламы. Неужели на свете нет ничего святого?
— Это те, что продают нижнее белье? — спросила Энн. — Кажется, «Плоды ткацкого станка»?
— Сразу вспоминается ящик комода — понимаешь, о чем я?
— Мне нравится эта молитва. Одна из моих любимых.
— Мне тоже. Очень.
— От нее мне становится легче.
— Так и должно быть. Ведь Дева Мария — Consolatrix Afflictorum[26] , она утешает нас в беде и печали. Наша радость и наша надежда.
