националистов. Причем баскские националисты — ревностные католики держались особняком по отношению к остальным политическим силам. Басков не устраивали ни централизаторы-монархисты, ни безбожники-республиканцы. Каталонские же националисты, равнодушные к религии, иногда союзничали с республиканскими партиями.
В довершение всего немалую часть испанского общества увлекли идеи анархизма, занесенные в страну в XIX веке эмиссарами нашего соотечественника — Михаила Бакунина (испанцы называли его Мигелем). Затем появились последователи еще одного русского теоретика анархизма — князя Петра Кропоткина. Главными центрами испанского анархизма стали Барселона, Сарагосса и Севилья. Если республиканцы опирались на интеллигенцию и часть буржуазии, а социалисты — на квалифицированных рабочих, то анархисты увлекли за собой самую низкооплачиваемую часть городских трудящихся.
Анархисты не считали себя политической партией. Их руководящее ядро — подпольная Федерация анархистов Иберии туманно именовалась «специфической организацией». Полулегальный анархистский профцентр — Национальная конфедерация труда, соперничавший с социалистическим Всеобщим союзом трудящихся, тоже отрицал участие в политике. Главной установкой ФАИ — НКТ была «принципиальная враждебность» к помещичье-буржуазному государству, частной собственности и религии.
С начала XX века, невзирая на постоянные полицейские репрессии, испанский анархизм был на подъеме. Трудящимся нравилась физическая смелость боевиков ФАИ и их готовность к вооруженному насилию. Рабочие-анархисты на последние гроши покупали старые револьверы и без колебаний пускали их в ход. Активистов ФАИ недаром прозвали «пистолерос» — в отличие от республиканцев и социалистов они были способны на самопожертвование. Громкие деяния создавали им ореол смельчаков и борцов за правое дело.
Борясь с крайне непопулярной жестокой и продажной государственной властью, анархисты накануне парламентских выборов призывали «ломать урны, жечь бюллетени, разбивать головы избирательным чиновникам». Они периодически объявляли «освободительную революцию», устраивали стачки и баррикадные бои, пускали горящие трамваи по улицам крупных городов. Популярнейший подпольщик, боевик ФАИ, поклонник Нестора Махно барселонский металлист Буэнавентура Дуррути, которого враги называли не иначе как бандитом, а друзья — народным героем и международным революционером, был объявлен в розыск в десяти с лишним странах от Германии до Латинской Америки. Особенно он прославился когда сидя после ареста в тюрьме, сумел организовать похищение следователя, судьи и документов по своему делу.
Партиям и течениям была свойственна нетерпимость к инакомыслящим, диктатура вождей и неспособность к межпартийным компромиссам. Политические симпатии испанца с точностью можно было определить по партийной газете, которую он предпочитал. Монархисты читали только «АБЦ», республиканцы — только «Политику» и «Эль соль», анархисты боготворили «Солидаридад обрера». Правые социалисты были верны «Эль сосиалиста», умеренные — «Аделанте». Левые социалисты считали истиной в последней инстанции газету «Кларидад». Считалось, что монархиста даже под страхом казни невозможно заставить взять в руки «Аделанте» или коммунистическую «Мундо обреро», а республиканец ни за что не прикоснется к махрово монархической «АБЦ».
Политические раздоры нередко принимали и более опасные формы. Отвергавшие монархию анархисты призывали рабочих бойкотировать выборы, несмотря на то что на выборах проявлялись реальные возможности нанести поражение монархической реакции. «Пистолерос» из ФАИ сводили счеты не только с силами безопасности, но и друг с другом. В социалистической партии притчей во языцех стали публичные потасовки между приверженцами ее виднейших вождей — кастильца Ларго Кабальеро и северянина Индалесио Прието, первый из которых рассуждал о революции, а второй ее всецело отвергал. Драки между монархистами и республиканцами не затихали даже в парламенте. Это неудивительно, если речи некоторых пылких республиканцев содержали такие пассажи в адрес привычного порядка вещей, дорогого монархистам:
Однако надо признать, что и среди единомышленников автор этих строк — «радикал-республиканец» Алехандро Леррус считался демагогом.
А вот изречение умеренного и уравновешенного республиканца Мануэля Асаньи, которого демагогом не считали. Оно гораздо учтивее и благопристойнее, но тоже бескомпромиссно:
Внутренняя слабость оппозиции намного продлила существование обветшалой старой монархии, хотя заскорузлые легитимисты во главе с малоспособным королем были уже не в состоянии грамотно руководить страной. Сложившаяся ситуация тянулась много десятилетий. Философ Ортега-и-Гассет называл королевство «Беспозвоночной Испанией».
Всемирный экономический кризис 1929 года стал причиной заметных перемен. Перепроизводство продовольствия на Западе ухудшило положение аграриев — помещиков и крестьянства, а рост и без того высокого уровня безработицы сильно обострил отношения между рабочим классом и государством.
Авторитет Альфонса XIII и его советников в очередной раз пострадал, а республиканские партии на короткое время пришли к соглашению с социалистами. В Сан-Себастьяне — дорогом курорте на испано- французской границе — в 1930 году вожди оппозиции заключили полуофициальный пакт о сотрудничестве. Результат не заставил себя ждать.
На апрельских муниципальных выборах 1931 года республиканская оппозиция, как обычно, проиграла монархистам в консервативной сельской местности, однако, в отличие от прошлых лет, одержала решительную победу в крупных городах, включая столицу. Исход выборов в органы местного самоуправления имел самые неожиданные последствия.
12 апреля республиканцы тысячами высыпали на улицы Валенсии, празднуя несомненный успех. Владельцы ресторанов бесплатно угощали демонстрантов вином. В толпе зазвучали возгласы «Долой Альфонса!», «К черту монархию и попов!». Через несколько часов подобный клич раздался в Барселоне, Мадриде, Овьедо. Демонстранты занимали муниципалитеты и вместо двухцветных золотисто-красных монархических знамен развешивали республиканские — красно-золотисто-фиолетовые.
Демонстрации не были остановлены. Все происходило слишком быстро. В полиции царило замешательство, а гражданской гвардии в городах не было. Силы безопасности королевства были приучены к проведению репрессий в пролетарских районах. Однако волнения на сей раз происходили в респектабельных городских кварталах, населенных солидной публикой, к противоборству с которой карательный аппарат и армия психологически не были готовы.
В это время через французскую границу в страну беспрепятственно въехали вернувшиеся из изгнания деятели оппозиции во главе с социалистом Прието, республиканцем Кейпо де Льяно и вождями карлистов. Положение выходило из-под контроля властей. Когда на второй день событий король вызвал генерального директора безопасности, героя Марокканской войны генерала Хосе Санкурхо и осведомился, гарантирует ли он восстановление порядка, тот молча опустил голову.
Альфонс XIII понял, что лишился всякой опоры. Во дворец уже доносился гул толпы. Король не хотел участи Людовика XVI или Николая II. Он составил прощальный манифест к народу и на автомобиле вместе с семьей и несколькими придворными спешно покинул Мадрид. Из Картахены на борту крейсера «Принц Астурии» семья Бурбонов отплыла во Францию.
В манифесте монарх писал:
Обещание так и осталось невыполненным — Альфонс XIII не оставил после себя воспоминаний или дневников. Он обосновался во Франции, где провел остаток жизни, играя через подставных лиц на бирже.
Отъезд короля позволил оппозиционерам 14 апреля 1931 года мирно провозгласить учреждение
