— около 40 функционеров, не предъявив им обвинений по статье закона. Штаб-квартиру ПОУМа в Барселоне служба безопасности превратила в место заключения. Операция проходила под верховным руководством уполномоченного НКВД в Испании Орлова-Фельдбина и генерального консула СССР в Каталонии Антонова-Овсеенко.
Тогда же таинственно исчез уже задержанный службой безопасности лидер партии Андрес Нин, что вызвало политический скандал. Работа правительства и министерств в течение нескольких суток была дезорганизована. Часть министров обвинила в исчезновении Нина компартию, коммунисты же утверждали, что ничего не знают о случившемся. Руководство МВД жаловалось, что его юрисдикцию ограничивают советские «помощники». Между Негрином, Прието и министрами-коммунистами происходили бурные сцены. Премьер-министр напрямик спрашивал Эрнандеса, что произошло с Нином. В городах ночью появлялись настенные надписи: «А где Нин?» и подписи: «Адрес — Саламанка или Берлин».
Впрочем, были и другие варианты. Эрнест Хемингуэй позже вспоминал разговор с корреспондентом «Правды» Кольцовым, формально не причастным к разгрому ПОУМа, но фактически замешанным в деле. На вопрос американца о Нине:
Ответ содержал мрачный подтекст, понятный только знатокам эзопова языка. Выражение «мы говорим» означало, что дело необязательно обстоит именно так. Кроме того, одно из известнейших мест Парижа — это Елисейские поля (Элизиум). А на языке античности «попасть в Элизиум» значило «быть на том свете»…
Описание этой сцены мы встречаем в романе «По ком звонит колокол». Только Кольцов в книге назван Карковым, а Хемингуэй выведен под маской американского добровольца Роберта Джордана. Скорее всего, разговор происходил, когда Кольцов уже имел точные сведения о судьбе Нина.
По данным современных авторов, подвергавший критике СССР и Коминтерн Андрес Нин находился в июне 1937 года в тайной тюрьме НКВД в мадридском пригороде Алькала-де-Энарес. Он не дал показаний против себя и остальных и разделил участь многих испанцев, погибших от рук «бесконтрольных». Нина ночью вывезли из тюрьмы, убили и выбросили тело на обочину проселка. Ответственность за его судьбу нес тогдашний руководитель службы безопасности Мадрида коммунист Даниэль Ортега.
Документальных доказательств версии не обнаружено. Ясно только одно — после задержания Андреса Нина республиканскими службами безопасности его следы теряются.
Не без опоздания правительство Негрина развернуло приготовления к новой крупной наступательной операции. Основной ее задачей была выручка Севера, второстепенной — освобождение наполовину окруженного Мадрида. Местом ее проведения был избран Центральный фронт.
В отличие от фронтального апрельского наступления в Мадриде генштаб (Рохо) и штаб фронта (Матальяна) теперь спланировали фланговый удар. Основные силы должны были наступать параллельно западной окраине Мадрида в направлении с севера на юг (Эскориал — Брунете). По достижении Брунете им следовало повернуть на юго-восток. Навстречу ударной группировке из долины Харамы должна была выступить вспомогательная. Встреча группировок планировалась южнее Брунете, в районе Хетафе и горы Ангелов. Обеим группировкам следовало окружить и разбить националистическую Армию Центра или хотя бы отбросить ее от столицы.
К участию в операции были привлечены три корпуса — 5-й, 18-й и 21-й (девять дивизий) плюс части усиления — бронетанковые и артиллерийские. В совокупности это составляло 85 000 штыков, 220 орудий и минометов, до 200 самолетов. Танков и бронемашин насчитывалось 180. Таких бронетанковых сил Республика не выставляла ни до наступления, ни после.
В противоположность Северу и Арагону, в войсках велико было коммунистическое влияние. Коммунистами были комиссар Центрального фронта, один из двух корпусных командиров, оба корпусных комиссара, 5 из 6 дивизионных командиров, 3 из 6 дивизионных комиссаров и т. д.
Ударными силами группировок были три интернациональные бригады с преобладанием немцев, славян и французов. Прочие иностранные формирования находились на отдыхе и пополнении.
Впервые республиканцам удалось сохранить в тайне подготовку к наступлению. Националисты имели крайне сбивчивые сведения о месте удара и совершенно никаких — о его времени. Центральным фронтом националистов руководил старый, малоспособный и неавторитетный генерал Саликет. Он был успокоен недавними поражениями республиканцев в Каса-дель-Кампо и у Ла-Гранхи, слепо верил в мощь укрепленных поясов и не ждал сюрпризов. К тому же стояла жесточайшая 40-градусная жара. Считалось, что в таких условиях чье-либо наступление физически невозможно.
На избранном Рохо и Матальяной участке прорыва оборонялась 71-я пехотная дивизия — не более 10 000 штыков без танков. В ней был велик удельный вес фалангистов в отличие от наваррцев и марокканцев они считались неважными бойцами. Правда, дивизия рассчитывала на добротные долговременные укрепления: все селения были превращены в сильные опорные пункты, подготовленные к круговой обороне.
Наступление началось довольно многообещающе. На рассвете 5 июля республиканские войска неожиданным ударом прорвали фронт и за день отбросили ошеломленную 71-ю дивизию на 14–15 километров. Важнейшие точки националистов — Брунете, Кихорна, Вильянуэва-де-ла-Каньяда, Вильянуэва-дель-Пардильо были окружены. В штабе Саликета в Авиле и в ставке Франко отмечалось замешательство.
Получив известия о прорыве «красных» к Брунете, каудильо мгновенно почуял опасность и единственный раз за всю войну растерялся. Его офицеры позже вспоминали, что он вошел в штаб с взволнованным криком:
Республиканские же газеты вышли с огромными ликующими заголовками:
К вечеру 7 июля 5-й корпус Модесто приступом взял Брунете. За три дня он прорвал оборону неприятеля по всей глубине и прошел с боями около 30 километров. Авангарды Кампесино и Листера действовали южнее Брунете близ Хетафе и горы Ангелов. Мадридская группировка националистов была полностью охвачена с запада.
Военачальники-коммунисты начиная с Модесто позже уверяли, что корпус мог двигаться дальше — националисты не успели пустить в ход резервы и пока уступали наступающим в вооружении и количестве бойцов. Еще можно было совершить поворот на восток и обрушиться на тылы мадридской группировки Саликета.
Однако спланированный в тиши кабинетов генштаба поворот на 90 градусов так и не удалось совершить. Войск и техники оказалось слишком много. На малочисленных и плохих дорогах вокруг Брунете 8–9 июля образовались заторы. А из Валенсии и Мадрида как раз тогда поступили приказы Миахи и Матальяны — сначала овладеть всеми укрепленными селениями вокруг Брунете, хотя они и так находились в кольце и были обречены. Приказы эти преувеличивали опасность ударов во фланг и тыл наступающим дивизиям.
Эти приказы впоследствии одни участники Брунетской битвы называли ошибочными, а другие — вредительскими. Время и силы были бесцельно растрачены. Тем более что небольшие, состоявшие из молодых и неопытных добровольцев-фалангистов гарнизоны селений самоотверженно дрались с многочисленными республиканцами, нанося им существенный урон и лишая их свободы маневра. Сопротивление последнего из них было подавлено только 15 июля.
9-10 июля в сражение вступили воздушные и наземные резервы националистов. Варела решительно и с нескольких сторон контратаковал республиканцев, нанося основные удары в самое уязвимое их место — под основание вбитого Модесто узкого клина. Горловину прорыва стала почти насквозь простреливать артиллерия националистов. К 12 июля они окончательно остановили наступающих.
В воздухе господствовал «Легион Кондора». Он по нескольку раз в сутки большими силами бомбил тыловые дороги, срывая снабжение 5-го корпуса и громя республиканские силы, не успевшие вступить в
