от 70 000 до 86 000 человек.
Однако тыл националистов был прочнее и безопаснее республиканского. Ведь власти националистической Испании, в отличие от Республики, были безжалостны не только к политическим противникам, но и к уголовникам. Их сторонники каудильо не объявляли «жертвами бесчеловечного эксплуататорского общества» и не выпускали сотнями из тюрем. Националистический тыл был разоружен, а гражданская гвардия и фалангистская милиция исправно блюли правопорядок. Поддержанию оного и охране военной тайны способствовали запрещение проституции и спортивных состязаний и еще раньше — закрытие всех увеселительных заведений. Многочисленные административные ограничения не коснулись только любимой испанцами корриды.
Чудеса политико-управленческого искусства показал Кейпо де Льяно. «Севильский шут» и «палач Андалузии», как его называли враги, заключил серию экономических соглашений с Германией и Италией. Независимо от Бургоса он получал в обмен на сырье и продовольствие автомашины и стрелковое оружие. Он даже оказался реформатором: Кейпо до конца войны отменил на подвластной ему территории арендную плату, чем успокоил многочисленных и буйных андалузских бедняков.
Кроме того, Кейпо уговорил крупнейших землевладельцев Южной Испании (Луку де Тену, Мединасели, Романонесов и др.) бесплатно уступить крестьянству часть земель и тем расширил массовый характер диктатуры.
Проще говоря, пьянице и солдафону Кейпо, болтавшему по радио — «Сегодня я упьюсь шерри- бренди, а завтра возьму Малагу», удалось то, что смогли сделать очень немногие политики всех времен и народов. А именно — он в условиях трудной войны существенно смягчил земельный вопрос, приглушил экономические противоречия в деревне и превратил немалую часть обездоленных из приверженцев Республики в сторонников националистов.
О политической стабилизации в националистической Испании говорила замена в январе 1938 года малочисленной и уже не справлявшейся с делами Государственной исполнительной хунты полноценным временным правительством из 12 человек. Трое из них, включая каудильо, были кадровыми военными, четыре — монархистами, два — фалангистами. И еще два были приятелями Франко, не имевшими определенных политических взглядов. Из 11 министров четверо, включая Серрано Суньера, ранее были узниками республиканских тюрем, из которых совершили побеги. Они на собственном опыте познали, против кого ведут борьбу.
Генералитет в лице Франко возглавлял правительство. Генералы занимали посты военного министра (Давила), министра общественного порядка (Анидо), верховного комиссара Марокко. Монархисты получили посты министра иностранных дел (граф Гомес Хордана), финансов (Андрес Амадо), юстиции (Родесно), образования (Сайнс Родригес). Фалангистам каудильо доверил два второстепенных министерства — сельского хозяйства и труда. Важный пост министра внутренних дел занял родственник Франко, бывший правый республиканец Серрано Суньер. Местом пребывания правительства каудильо избрал Бургос, куда были переведены все правительственные ведомства. Националистическая Испания обрела временную столицу.
Победы на Северном фронте заметно укрепили международные позиции националистов. Все ведущие мировые державы (кроме СССР) перестали их называть мятежниками. К 1938 году с Франко поддерживали дипломатические отношения 26 государств Латинской Америки и Европы. Помимо Германии, Италии и Португалии, так поступили Швейцария, Бельгия, Ватикан, Венгрия, Польша и около десятка латиноамериканских республик. Страны, не сделавшие этого, тем не менее стали открывать в националистической Испании консульства или торговые миссии.
Считавшая себя демократической страной Британия после падения Астурии, в ноябре 1937 года, направила в Саламанку своего официального агента, статус которого напоминал посольский. Аргументировалось это с характерной английской учтивостью защитой деловых интересов Британии и ее подданных
Вскоре Государственная исполнительная хунта заключила с британским агентом экономическое соглашение. В обмен на продолжение вывоза бискайской железной руды в Англию каудильо получил у лондонских банкиров заем на 1 000 000 фунтов стерлингов.
Английское правительство все чаще ставило перед Комитетом невмешательства вопрос о наделении Франко правами воюющей стороны, однако каждый раз решение вопроса упиралось в вето со стороны СССР и Франции. Правительство в Бургосе в свою очередь выражало возмущение происками «советского и французского империализма», а печать СССР клеймила «интриги лондонского Сити».
Между тем непризнание националистов воюющей стороной лишало Англию, Францию и СССР возможности требовать у Бургоса компенсаций и извинений при всевозможных инцидентах… (Ведь с точки зрения данных держав и Лиги Наций, националистической Испании юридически не существовало!) Кажется, сами националисты до конца не понимали выгод своего положения. В целом же националистическая Испания на втором году войны уверенно смотрела в будущее. Мятежники мало-помалу обретали облик законной власти.
К 1938 году главный штаб каудильо был занят подготовкой новых ударов по Республике. Германские советники рекомендовали наступать одновременно на Гвадарраме в Кастилии и под Теруэлем в Арагоне, но осторожный Франко не собирался распылять силы и утвердил только операцию на Гвадарраме. Она должна была последовать в декабре, но ее пришлось отсрочить из-за борьбы с партизанами в недавно занятой Астурии.
Позиция же Республики выглядела не столь уверенной, как годом ранее. К ноябрю 1937 года республиканцев покинул былой оптимизм («августовский», «апрельский» и др.), и впервые ощутилась усталость от войны и внутренних конфликтов.
Сокрушить националистов на широком фронте ни разу не удалось. Многочисленные местные успехи — от Сесеньи и Гвадалахары и от Пособланко до Тенеса — не слились в общую победу, человеческие и материальные потери были гораздо больше, чем у врага.
Расшатанная беспечностью вождей и нетерпением масс республиканская экономика работала, не используя всех своих возможностей. Несмотря на бесконечные призывы партий и профсоюзов, производительность труда оставалась ниже, а трудовая дисциплина — хуже, чем в националистической Испании. Каталония давала вчетверо меньше военно-промышленной продукции, чем в 1914–1918 годах, когда ее заводы работали по французским подрядам, обслуживая Западный фронт Первой мировой войны.
На 15-м месяце испанской войны Кольцов мрачно отмечал:
Народный фронт отверг довоенную аграрно-сырьевую и валютную политику, не приняв взамен никакой другой. Из-за непомерных военных расходов песета обесценивалась. В 1938 году на международных биржах за республиканскую песету давали в 4–5 раз меньше, чем за националистическую. Рыночные цены на питание угрожающе росли, зарплата же была повышена только в 1,5 раза. В глубоком тылу портились солидные запасы миндаля, пробки, калия, без движения лежали руды различных металлов и древесина. Многочисленные общественно-государственные комиссии произвольно налагали запреты на их вывоз, сами же ничего не вывозили, ссылаясь на блокаду и бомбежки. Между тем частные предприниматели-каталонцы, имевшие смелость нарушать запреты, умудрялись продавать сырье за границу и получать выручку в инвалюте.
Хотя более половины населения Республики жило в деревне, продовольственные ресурсы за год войны были исчерпаны. Республика все более полагалась на поставки советского, американского, голландского и шведского продовольствия, но из-за морской блокады оно далеко не всегда прибывало вовремя и в нужном количестве.
На республиканцев надвигался голод. Карточные продовольственные нормы пришлось сильно урезать. К 1938 году мясо, рыба и даже хлеб стали предметами роскоши. Обращала на себя внимание нехватка рыбы в приморской Каталонии и мяса — в селах скотоводческой Кастилии, молоко полагалось только детям. Не хватало топлива, обуви, табака, стекла.
