министерстве царила растерянность.
В генштабе, напротив, сохранялось олимпийское спокойствие, вряд ли уместное в той ситуации. Советские штабные офицеры во главе с Малиновским настаивали на немедленном ответном ударе неприятелю во фланг — в направлении на узел дорог Ихар. Рохо не соглашался, ссылаясь на необходимость подождать прибытия сил и средств, и выгодный момент через несколько суток навсегда был упущен.
Не пытались Рохо и Посас прибегнуть к хорошо известному из военной истории приему — отскоку (отрыву от неприятеля). Этот прием применяли в разное время Ганнибал, Цезарь, Генрих IV, Барклай-де- Толли, Кутузов, Жоффр, он позволяет выиграть время и силы, жертвуя пространством.
Вместо встречного удара или отскока Рохо и Посас направляли в сражение фронтовые резервы, чтобы подпереть и остановить отступавшие дивизии, вводили резервные войска в дело мелкими порциями, стремясь не поразить ударные группировки врага, а только заткнуть дыры. Только что выгруженные из эшелонов и не знавшие местности солдаты усиливали общую путаницу и вместо подспорья оказывались обузой. Они несли неоправданные потери отставшими, втягивались в общий поток отступления и растворялись в нем, что увеличивало урон без существенной отдачи.
Вскоре генштабу пришлось требовать помощи у Центрального фронта генерала Миахи, у которого было много свободных войск. Но эгоистически настроенный и напуганный Миаха отказался направить их в Левант. Его штаб неверно оценивал намерения врага и полагал, что из Арагона Франко повернет к Мадриду. Центральный фронт ограничился несколькими демонстративными бесплодными атаками на Гвадарраме, на которые националистическое командование не отреагировало.
Продолжая натиск в Леванте, националисты усилили воздушные бомбардировки республиканского тыла. Серией последовательных налетов на Картахену авиация Кинделана и Шперрле вывела из строя два республиканских крейсера — «Либертад» и «Сервантес», частично взяв реванш за поражение Виерны при Палосе. Затем «легионарии» подбили несколько эсминцев.
16-18 марта были отмечены массированными налетами итальянской «легионарной авиации» на каталонскую столицу. Пользуясь слабостью каталонской ПВО, группы «Савой», «Капрони» и «Фиатов» бомбили город каждые три часа, совершенно не пытаясь попасть в военные объекты. Не знавший ранее налетов «испанский Нью-Йорк» за несколько дней разделил участь Мадрида — он был обезображен развалинами, разбитыми трамваями, поваленными столбами с обрывками проводов. Сброшенные на Каталонию листовки извещали, что такие бомбежки продолжатся до капитуляции Барселоны.
Первоисточники неоспоримо указывают, что разрушение Барселоны проводилось по прямому приказу из Рима, в обход ставки каудильо, что вызвало брожение в националистическом тылу и протесты со стороны Франко. Но с 19 марта бомбежки надолго прервались. Оказалось, что в события вмешался Негрин. Он через Францию передал в Рим, что прикажет флоту бомбардировать с моря ближайший к Каталонии итальянский порт — Геную.
21 марта вмешались «великие демократии». Французский посол в Барселоне Лабонн при согласии английского коллеги сообщил Асанье и Негрину, что им гарантируется политическое убежище во Франции, а республиканскому флоту — в Тулоне или Бизерте. Негрин отклонил предложение.
Между тем националисты наращивали успех. 25 марта их войска, занявшие весь Арагон, завязали бои на каталонской территории. На другой день Прието открыто заговорил о полной невозможности сопротивления. Он настаивал на мирных переговорах с противником.
Вскоре Прието, прозванного «сильным человеком Республики», открыто поддержали каталонский Хенералидад Компаниса, баскское правительство в изгнании, президент Республики и председатель кортесов. В Мадриде его был готов поддержать прежний соперник — Бестейро. Наметились контуры возможной коалиции примирения, намеревавшейся прекратить разрушение Испании.
К апрелю 1938 года международная печать заговорила о победе националистов и о конце испанской войны как о решенном деле.
Против компромисса и капитуляции выступил СССР, испанская компартия, анархисты и часть социалистов. Выражавший их настроения Негрин с подачи коммунистов призвал армию и народ продолжать сражаться. В крупных городах прошли демонстрации под лозунгами: «Нет компромисса, кроме разгрома Франко!», «Долой пораженцев!», «Долой министра обороны!» Премьер-министр в обход военного министерства приказал возводить укрепленные пояса, создавать новые молодежные дивизии из юношей и подростков.
Прието Негрин предложил покинуть пост военного министра. Ему были даны на выбор посты министра общественных работ и министра без портфеля. Прието, разумеется, не согласился, понимая, что его лишают власти и вытесняют из политики, сознательно оставляя в кабинете на положении заложника министерской солидарности. Он был решительно против допуска подростков в армию, справедливо видя в этом акт отчаяния и истребление потомства.
Затягивая время, Прието не уходил в отставку и отказывался от перемещения на другой пост. Военный кризис тесно сплелся с политическим. «У красных царит полный хаос», — деловито сообщал германский посол в Бургосе Эберхарт фон Шторер.
Мир по соглашению, к которому стремились Прието, Асанья, Агирре и Компанис, окончательно стал невозможным из-за позиции националистов. Как и в дни Теруэльской битвы, правительство Франко проводило курс на полную победу, а не на компромисс.
Перед лицом опасности анархисты пошли на сближение с коммунистами. 2 апреля НКТ сделала шаг, от которого отказывалась три года — присоединилась к Народному фронту, премьер-министр посулил ей место в кабинете. Фактически анархистское руководство подчинилось гегемонии компартии и Негрина.
В западной Каталонии националисты встретили очень сильное противодействие и вынуждены были остановиться в долине реки Сегре, протекающей с севера на юг. Но они все же заняли одну из баз каталонской энергетики — Тремп. Барселона и вся Каталония оказались на голодном электрическом пайке. Падение Тремпа стало предтечей будущего паралича каталонского индустриального сектора.
Предприимчивый генерал Ягуэ настаивал на марше вглубь Каталонии, к ее незащищенной столице. В Каталонии совсем не было укреплений. Однако каудильо резонно опасался военного вмешательства Франции и сильного сопротивления каталонцев на их родной земле. К тому же путь преграждали две глубокие реки — Эбро и Сегре, почти все мосты через которые были взорваны противником.
Ставка Франко запретила войскам приближаться к французской границе больше чем на 50 километров и приказала наступать не на север, а на юго-восток, к морю. Часть генералов-националистов (Аранда, Кинделан, Ягуэ) и часть историков считают это крупнейшим стратегическим промахом каудильо, существенно затянувшим войну.
Зато армейский аппарат националистов работал исправно. Исполняя волю вождя, националисты быстро перегруппировали силы, сосредоточили пехотно-моторизованный и танковый кулак южнее Эбро и вновь прорвали вражеский только что воссозданный фронт.
Как ранее в Бискайе и Астурии, в воздухе безраздельно царила авиация наступающих. Генералы Шперрле и Кинделан нашли новый способ увеличить численное превосходство ВВС над полем боя — они стали применять все машины, включая истребители, непосредственно в интересах пехоты и танков.
С республиканской стороны рухнувшего фронта из дивизии в дивизию колесил «альбасетский мясник» — Андре Марти, выискивавший и каравший предателей. Количество расстрелов перед строем, все чаще без следствия, росло с угрожающей быстротой, но результаты были противоположными. Интернациональные бригады, вместо того чтобы сплотиться, распадались в прямом и переносном смысле. Несколько сотен их бойцов попало в плен (ранее из интербригадовцев в плену оказывались только единицы).
Националисты продолжили марш к морю. 1 апреля южнее Эбро они овладели Гандесой, а 4 апреля севернее Эбро, после недельных боев с 43-й дивизией Кампесино — Леридой. Войска Аранды уже видели с господствующих высот синь Средиземного моря.
