— Когда вы решитесь доверить мне вашу тайну, — ответила она.
На лице Фоски появилось ожесточенное выражение.
— Хорошо. Приходите завтра, — сказал он.
Она лежала, вытянувшись на железной кровати — жутком ложе из металлических квадратиков с осыпающейся краской; ей были видны кусок желтого покрывала и тумбочка со столешницей под мрамор, пыльный, выложенный плиткой пол; но ее больше ничто не задевало — ни отдающий нашатырем запах, ни крики детей, доносившиеся из-за стены; все это существовало безразлично, ни вдали, ни вблизи от нее: не здесь. Во тьме часы пробили девять. Она не пошевелилась. Не было больше ни часов, ни дней, ни времени, ни места. Где-то там остывал соус к баранине, где-то там, на сцене, репетировали «Розалинду», и никто не знал, куда скрылась Розалинда. Где-то там, на крепостном валу, стоял торжествующий мужчина и тянулся руками к громадному красному солнцу.
— Вы в самом деле в это верите? — спросила она.
— Это правда, — ответил он, пожимая плечами. — В былые времена это вовсе не выглядело чем-то необычайным.
— Про вас должны помнить.
— Кое-где об этом до сих пор говорят. Но уже как о старинной легенде.
— А вы могли бы выброситься в это окно?
Он повернул голову и оглядел окно:
— Я рисковал бы разбиться и надолго выйти из строя. Я ведь не так неуязвим. Но тело мое в итоге всегда восстанавливается.
Она встала и внимательно вгляделась в него:
— Вы правда считаете, что никогда не умрете?
— Я не смог бы умереть, даже если бы захотел.
— Ах, если бы я верила в то, что бессмертна!
— И что тогда?
— Тогда весь мир принадлежал бы мне.
— И я так думал, — сказал он. — Это было очень давно.
— Отчего же вы перестали так думать?
— Вам этого не понять: я по-прежнему буду здесь, я буду здесь всегда.
Он обхватил голову руками. Она смотрела на потолок и повторяла: я по-прежнему буду здесь, я буду здесь всегда. А этот человек дерзнул так думать, человек, который настолько горд и одинок, что считал себя бессмертным. Я говорила: я одна такая. Я говорила: мне никогда не удастся встретить мужчину или женщину, которые были бы достойны меня. Но я никогда не смела произнести: я бессмертна.
— О, — сказала она, — мне хотелось бы верить, что мне никогда не доведется гнить в земле.
— Это великое проклятие, — сказал он, посмотрев на нее. — Я живу, и в то же время у меня нет жизни. Я никогда не умру, и у меня нет будущего. Я никто. У меня нет ни своей истории, ни лица.
— Есть, — тихо сказала она. — Я вас вижу.
— Вы меня видите… — Он провел рукой по лбу и добавил: — Если бы, по крайней мере, можно было быть абсолютно ничем. Но на земле есть другие люди, и они вас видят. Они говорят, и вы не можете не слышать их, и вы им отвечаете, и вы вновь начинаете жить, зная, что вы не существуете. И так бесконечно.
— Но вы существуете, — сказала она.
— Для вас в этот миг я существую. Но существуете ли вы?
— Разумеется, — кивнула она. — И вы тоже. — Она взяла его за руку. — Разве вы не чувствуете, как моя рука прикасается к вашей?
Он посмотрел на руку:
— Эта рука? Да, но что она означает?
— Это моя рука, — сказала Регина.
— Ваша рука… — Он, поколебавшись, сказал: — Нужно, чтобы вы меня любили и чтобы я любил вас. Тогда вы будете здесь, а я — там, где вы.
— Мой бедный Фоска, — сказала она и добавила: — Я не люблю вас.
Он поглядел на нее и медленно выговорил с прилежным видом:
— Вы не любите меня. — Он покачал головой. — Нет, это ни к чему не приведет. Нужно, чтобы вы сказали мне: я вас люблю.
— Но ведь вы меня не любите, — возразила она.
— Не знаю, — сказал Фоска и, склонившись к ней, резко бросил: — Но знаю, что ваш рот существует.
Его губы прижались к губам Регины: она закрыла глаза. Вспыхнула ночь; она началась давным- давно, столетия назад, и ей не суждено было кончиться. Из глубины времен возникло дикое жгучее желание слиться с ее устами, и она покорилась этому поцелую. Поцелую сумасшедшего в пропахшей нашатырем комнате.
— Пустите меня. — Она встала. — Мне нужно идти.
Он не пытался ее удержать.
Едва она зашла в подъезд, из двери высунулись Анни и Роже.
— Ты где была?! — спросил Роже. — Почему не вернулась к ужину? Почему пропустила репетицию?
— Я забыла о времени, — сказала Регина.
— Забыла о времени? С кем?
— Мне что, нельзя отвлечься? — нетерпеливо бросила она. — Будто все часы нашей жизни одинаковы! Будто всегда имеет смысл отмерять время!
— Да что на тебя нашло? — изумился Роже. — Где ты была?
— Я такой ужин приготовила, — вставила Анни. — Пирожки с творогом.
— Пирожки… — повторила Регина.
Она вдруг рассмеялась. В семь часов — пирожки, в восемь — Шекспир. Все на своем месте, каждая минута: их нельзя разбазаривать, они быстро утекают. Присев на стул, она медленно сняла перчатки. Там, в комнате с пыльным полом, есть человек, который считает себя бессмертным.
— С кем ты была? — не унимался Роже.
— С Фоской.
— И из-за Фоски ты пропустила репетицию? — недоверчиво спросил он.
— Да не так уж важна эта репетиция, — отмахнулась она.
— Регина, скажи мне правду, — потребовал Роже. Посмотрев ей в глаза, он задал прямой вопрос: — Что случилось?
— Я была с Фоской и забыла о времени.
— Так ты тоже сходишь с ума, — проронил Роже.
— Хотелось бы, — ответила она.
Она огляделась по сторонам. Моя гостиная. Безделушки. А он вытянулся сейчас на желтом покрывале там, где меня уже нет, и он верит, что видел улыбку Дюрера, глаза Карла Пятого. Он смеет в это верить…
— Он совершенно необычный человек, — сказала она.
— Он псих, — сказал Роже.
— Нет. Все куда интереснее. Он только что сообщил мне, что бессмертен.
Она с неприязнью заметила, что они явно оторопели.
— Бессмертен?.. — повторила Анни.
— Он родился в тринадцатом веке, — бесстрастно начала Регина. — В тысяча восемьсот сорок восьмом году он заснул в лесу и провел там шестьдесят лет, а потом еще тридцать лет в доме умалишенных.
— Довольно шуток, — сказал Роже.
— Почему бы ему не быть бессмертным? — спросила она с вызовом. — Мне кажется, что это не
